С Юрой они познакомились на танцах в сельском клубе. Юра тогда был менее лыс, куда более худ, но в целом примерно такой же, как и сейчас, пятнадцать лет спустя. Юра почти не изменился, а вот Галя, да, изменилась серьезно. Она остригла легкомысленную девичью косу, прибавила тридцать пять кило и обзавелась мощной грудью четвертого размера.
Жили Лыковы спокойно и размеренно. Растили детей, мальчиков. Работали, развели кур и огород.
Все было так, как и положено, череда почти одинаковых дней. Живи и радуйся.
Но Галя не радовалась. Мужа она не любила и разочаровалась в половых семейных отношениях.
Когда Юрик делал ей предложение руки и сердца, все было очень романтично. Он вывез ее в лес на мотоцикле “Урал” с коляской. Стояли под березами, взволнованный Юрий и, притаившаяся в ожидании чуда, Галя. Юрик предложил замуж, а она, конечно же, сразу согласилась. Просто потому, что ей уже было двадцать четыре. Не девочка! Все ее подружки давно повыходили замуж и даже нарожали какое-то количество детей.
А она, Галя, все сидела дома сиднем. Работа и родительский дом. А дома огород и готовка, постирушки и поглажки. И папенька, который все похохатывает, что жениху Галиному доплачивать уже придется, за износ оборудования – под тридцатник девке.
Замужние подружки к Гале не ходили, им было некогда. Иногда Галя встречалась с ними лишь случайно. Подружки перли перед собой коляски с младенцами или авоськи с продуктами. Иногда перли все сразу. Гале было неудобно видеть такое чужое семейное счастье. Она-то по-прежнему жила под родительским крылом, будто и не женщина, а школьница неразумная какая.
Хотелось замуж. Даже плакалось сладко, с подвываниями, в подушку на перу по неведомому заблудшему жениху.
А тут Юрик Лыков. Серьезный, без алиментов, при должности.
На предложение она радостно и быстро откликнулась. Еще и переживала потом, дуреха, что передумает вдруг Юрка – поспешил, а вот подумает и заберет слова про замуж обратно. Но Юра слов не забирал, а потом пришел к Галиным родителям со сватами. Стерпится – слюбится.
Но любви не случилось. Первая эйфория от нового статуса жены быстро сменилась прозрением: мужа не люблю и не полюблю никогда в жизни. Не достоин, не тянет он на мужчину всей ее жизни.
Сначала Гале даже бывало немного стыдно за Юрика перед подружками. Молодой супруг был некрасив телом, а еще и лысоват, несмотря на возраст, да и нудноват. Выяснилось также, что у Юрика напрочь отсутствовало чувство юмора.
Но зато были более важные для мужа качества – он был надежный и добрый. Мухи не обидит и на чужих баб не смотрит. Не нужны ему чужие бабы. Даже слегка неприятны ему эти чужие женщины!
Потом Галя перестала уже стесняться мужа – он был привычен, как родственник. Все ее подружки знали, что Юрик верный и надежный. Таким мужьям можно быть не особо привлекательными, не особо юморными, не особо мужественными. Потому что все привлекательные, веселые и мужественные, как правило, самые распоследние бабники. А Юрий Лыков не таков. Гале жены бабников даже завидовали украдкой.
Несмотря на прохладные чувства к законному супругу, Галочке, по первости, хотелось чтобы промеж них было так, как показывают в кино. Чтобы муж пылал к ней огнем африканской страсти. Чтобы она, Галя, была королева, а он будто бы ее верный паж. Всегда у ног, роза в зубах, внемлет каждому слову, предугадывает желания.
Первые пару лет их совместной жизни Юра и правда пылал и предугадывал. Несся с работы домой савраской – там любимая Галя. Тискал ее при любой возможности. Называл “Галчонком”. Целовал пальчики. Грел ножки в ладонях. Кормил с серебряной ложечки.
Гале тогда казалось, что если вдруг она заболеет и внезапно умрет, то и Юрик тоже сразу умрет, в тот же миг. Не сможет в разлуке.
Супруг трогательно таскал ей букеты полевых цветов, рвал их охапками пока шел домой с электрички. Был нежным-нежным, будто Галя и не взрослый человек, а хрупкий младенчик, нуждающийся в усиленной нежности и бережном отношении. Боготворил!
Потом лодка быта немного охладила Юрину страсть.
Родились дети, пацаны, два штуки, да один за другим. Галя была заботливой матерью, сыновей любила, тряслась над ними маленькими. Мальчики были похожи на нее, а на Юру совсем нет. Гале нравилось, когда сыновей называли “мамкиными копиями”.
А Юра как-то вдруг и успокоился. Будто он прибрал Галю себе со всеми потрохами и можно уже вынуть розу из зубов и перестать лебезить, прислуживать, обихаживать.
Он не бежал домой после дежурств, не таскал ромашек, не тискал и не жамкал Галю. Летом и вовсе уходил спать на террасу. Юрик начал толстеть, ему было постоянно жарко и душно. Галя не чувствовала себя более куколкой и владычицей морской.
Чувствовала себя она теперь теткой средних лет, обремененной детьми, бытом и нелюбимой работой.
В ее доме не пахло духами, а пахло куриным супом. Возвращаясь по вечерам с работы, она перла сумки с едой для семьи. Руки оттягивались до земли, спина горбилась. Гале казалось, что она похожа на самку гориллы. Еда была до противного обычной, ни грамма романтики: крупа, хлеб, колбаса, яблоки детям, синяя тушка куры за рубль семьдесят. По пятницам всегда развозила стирку до ночи. Дети носились по коридору, мешали процессу. Галя орала на детей и лупила их по задницам мокрым полотенцем.
Когда поздно вечером с последней электричкой прибывал с работы муж, Галя была уже прилично на взводе. Хотелось и его полотенцем по наглой морде отходить. А нечего!
Тепла и ласки ей не хватало катастрофически. Хотелось нежных слов, свечей, вина из фужеров, горячих трепетный рук, нежных губ. Хотелось чувствовать себя любимой женщиной, таинственной, хрупкой, лёгкой, непредсказуемой, роковой. Кармен! А не быть Галькой Лыковой, милиционершей, скромной труженицей почтового отделения с пятидесятым размером одежды.
Юра на роль героя-любовника не годился. Он и сам не рвался в эти герои. В выходные возился на огороде, вечерами разгадывал кроссворды или играл с ребятами в шашки. Галю он теперь называл “мать”. Юра еще больше полысел, потолстел, носил “домашнее”: линялую майку и бесформенное трико, неприятно пах носками.
Гале казалось, что чужие мужья не носят страшных маек и вонючих носков. Не ковыряют в носу при своих женщинах. Не пьют чай, противно посапывая. Не ведут скучных и пустых разговоров про рабочие будни и международные отношения.
Галя как-то читала в газете письмо женщины, которая изменила супругу в служебной командировке. Понятное дело, что без любви и продолжений, разово, с коллегой. Коллегу женщина знала сто лет, он ей не нравился никогда, был в возрасте и уже с внуками, а тут вот что-то перемкнуло у них в командировке. И эта женщина потом страшно страдала, переживала, стыдилась содеянного. Она признавалась читателю, что уволилась с работы, что раскаялась в измене. Она умоляла граждан дать ей мудрый совет: как жить дальше с таким грузом вины? Очень уж убивалась эта женщина в письме, очень переживала свою душевную драму. Галя мысленно дала вопрошающей страдалице совет: плюнь и разотри.
Небось, муж этой газетной женщины был таким же, как Юрик. Оттого и потянуло ее, несчастную, во все тяжкие с замшелым коллегой.
Была у Гали и соседка Лида, которая меняла любовников чаще, чем иные женщины меняют настроение.
Эта Лида в итоге обнаглела до такой степени, что не стесняясь, при живом-то муже, родила вдруг ребенка с характерным азиатским разрезом глаз. Муж этого ребенка принял безоговорочно. Соседям он рассказывал, про свою прабабку-бурятку, от которой извилистыми путями ребенку достались такие вот дивные глаза. А еще черные ершистые волосы, широкие скулы и прекрасная смуглость кожи. На этого соседа смотрели, как на дурачка какого, а Лидку за глаза судили на все лады.
Галя тоже судила на все лады: ишь, распутница, глаза бараньи, обмороженные. Ни стыда и ни совести!
А потом и сама Галя соскользнула на опасную тропу супружеских измен. В таком положении она винила охладевшего Юрика.
Первым любовником стал Галин давний знакомый, ее первая школьная любовь. Терпкая, острая, подростковая.
Звали любовь Гришей. Гриша был водителем лесовоза. Когда-то давно они начинали невинно дружить, но что-то не срослось, каждый пошел своей дорогой. Гриша уезжал из поселка, потом вернулся. Встретились они в школе, на линейке – их младшие дети пошли в первый класс. Посмотрели друг на друга. И понеслось.
Встречались по будням, раз в неделю. За околицей села. Галя конспиративно уходила туда пешком, а Гриша приезжал позже, “подбирал” ее.
Гале сначала было стыдно встречаться в кабине лесовоза, а потом ничего, привыкла, даже понравилось. Это было предельно романтично. Она брала отгул и рано утром, сдав ребят в школу, бралась за тщательную подготовку к свиданию. Основательно мылась, драла волоски, кустившиеся из родинки на щеке. Выщипывала бровки тонкой удивленной дугой. Кипятила бигуди. Доставала из шифоньера лучшее свое платье. С открытой спиной. Это платье привез ей когда-то Юра из поездки в Москву. Носить его было особо некуда, платье было слишком нарядным для работы. Галя ходила в нем на свадьбы и юбилеи родственников, и еще вот к Грише.
Гриша подъезжал, она прыгала к нему в кабину. Почти два часа у них было на любовь, горячие признания, комплименты, нежность. Он был суров, немногословен, мужественен. Пах бензином и табаком. Она мягка, податлива и женственна. Прекрасная пара из них получилась бы.
Но Гриша был женат. Если бы он предложил Гале семью, она не раздумывая, кинулась бы в этот омут с головой. Объяснила бы Юрику и детям сложившуюся ситуацию. Ситуация была проста – нагрянула любовь, чувство очень уважаемое в классической русской литературе. Любовь ведь все оправдывает. Она уже мысленно и для родителей подбирала нужные слова, которые показали бы, что любовь все-все оправдывает. Мама Гали зятя Юру очень любила. Надо было найти для семьи правильные слова, чтоб не было обид и непонимания.
Но Гриша не звал в омут, а звал в кабину своего “Камаза”.
Гале сначала было достаточно кабины и запахов бензина. Было волнующе, необычно. Глаз горел, Галя не шла, а летала. Так они катались до лета.
Потом захотелось большего. Пусть и не семьи с Гришей, но хотя бы поездки в город. А там, в городе, гулять по улицам, держась за руки. Пойти в кафе, мерцать друг другу глазами над вазочками с мороженым. А потом обязательно цветы. Хотелось ухаживаний. И чтоб роза в зубах.
Но Гриша города и кафе не хотел, опасался, что его там, в городе, засечет сестра жены. И тогда все, тогда конец.
Галя уже не так радостно бежала к Грише за околицу. Все портило противное ощущение – чего-то ей Гриша недодал.
Галя начала дуть губы, капризничать, даже пробовала поскандалить.
Гриша потом, после этой потуги на поскандалить, долго не звал ее в кабину.
Она даже плакала, даже рухнула в апатию. Лежала лицом к стене. Юрику сказалась больной.
А потом они вдруг встретились, Галя подкараулила Гришу у рабочей столовки, куда тот следовал на обед.
Гриша, не глядя Гале в глаза, скороговоркой пояснил, что Верка, супруга его, как-то вычислила наличие у него бабы. И теперь ухо держит востро – принюхивается и присматривается.
Расстраивать Верку чревато – она носит двойню, а параллельно еще больна чем-то ужасным, почти смертельным, ее категорически нельзя нервировать. И он, Григорий, как будущий отец не имеет права нервировать Верку. А потому эти встречи пока стоит отложить на год или даже на целых три года, пока Верка не родит потомство и не бросит грудное его вскармливание.
Галя расплакалась прямо у столовки.
Ближайшие три года казались ей сущей пыткой. В тайне она надеялась, что Гриша не выдержит разлуки и будет бегать к ней украдкой.
И они будут тайные любовники. С записками, секретными местами для страстных встреч. Но ничего этого не было. Гриша, как потом выяснилось, нашел себе какую-то молодую девчонку в городе. И приезжал к ней на собственном автомобиле “Жигули”. А Верка спокойно рожала и кормила отпрысков. После двойняшек почти смертельно больная Верка еще кого-то быстро родила. А потом ещё и еще. Гришу детьми привязать хотела, Галя сразу так и поняла, и даже пожалела глупую Верку.
Далее адюльтер случился с мужем соседки Лидки. С тем самым, рога которого уже бороздили бескрайние просторы космоса. К тому моменту в детях он уже имел помимо дочки-киргизки, сына, явственно похожего на цыганенка.
Лидка рассказывала счастливому отцу что-то о прадеде-цыгане, но история почему-то не прижилась, не нашла отклика.
Супруг Лидки взревновал вдруг на пустом месте, стал подозрительным и неприятным мужчиной. Он зорко следил за Лидкой. Сидел чутко на пороге, как овчарка. Напряжённо озирал горизонт.
Роман между Галей и Лидкиным мужем случился молниеносно и плохо объяснимо. Этот Лидкин муж пришел к Гале в дом будто бы занять соляры, а сам накинулся на нее, как дикий зверь. Гале сначала очень понравилось такое накидывание. Она потом еще пару раз соседа приглашала домой под благовидными предлогами – заискрила проводка, а Юра на сутках и что-то еще подобное. Сосед продолжал накидываться, но как-то слишком зло, жестоко и яростно. Под занавес он назвал Галю в минуту наивысшей страсти “Лидкой-стервой”. Галя оскорбилась, рогоносца выперла и более не приглашала. В скором времени бывший полюбовник заделался многодетным отцом – благоверная Лидка подарила ему третьего младенца, похожего на киргиза и цыганенка одновременно. Красивый ребенок получился, яркий, интересно выделялся на фоне блеклых своих родителей с типичной среднерусской внешностью.
Потом Галя будто сошла с ума. К Юре были отвращение, гадливость и презрение. Хотелось даже чтобы с ним что-то приключилось. Например, он бы заболел и умер. Или даже пропал бы без вести. Или, например, пострадал от нагана вокзального урки. Небольно и быстро. Эти мысли были стыдные, Галя их гнала, но они все носились и носились в голове. Разводиться Галя не хотела – все же это позорище. В их семье никто не разводился. И дети папу любят.
Но и жить с постылым было тошно. Раздражал муж смертельно. Он стал настоящим боровом, ляжки до дыр протирали штанины брюк. Толстые щеки потряхивались при ходьбе. Галина мама, глядя на зятя издалека, говорила: “какой он у тебя смешной”. Будто Юрик был толстым забавным щенком, а не мужчиной в расцвете сил.
А так бы она заделалась вдовой. Уважаемой, но свободной женщиной. Но Юрик не сражался с урками и был относительно здоров.
Поиски романтики продолжаются.
