Люба с достойным мужчиной познакомилась. Арнольд работал в НИИ. Ходил в пиджаке. Обеспеченный – своя однушка в кирпичном доме, гараж и автомобиль модели “Жигули”. Сорок пять лет справил. Супруг – настоящих или бывших – не имелось вовсе. Детей – тоже. Сам из очень приличной семьи происходил – все там интеллигенты в третьем поколении.

Познакомили их специально. Грубо говоря – свели. Кузина Арнольда была приятельницей Любы. Кузина очень об одиночестве родственника пеклась и устроила им встречу. Брат, говорила приятельница, человек очень уж замечательный. Руки золотые, лоб огромный – а за ним мозг умнейший. Почти не пьет. Курит умеренно. Крайне положительно на работе начальством характеризуется. Мы, родня его, очень переживаем – скоро пятьдесят уж шарахнет, а он все бобылем сидит. Пропадает ведь человек натурально. Не за горами старость, немощь. Валидолу подать банально некому. И потомства не оставит. Вот, решили мы руку помощи протянуть. По-родственному, так сказать.

И Любе этот положительный Арнольд сразу стал симпатичен. Голос у него хороший. Спокойный такой. Не матерится, брюки выглажены, обувь почти чистая. Очки представительные. Зачесан гладко. Чуть полноват, но это и неплохо – мужчинам хорошо полными. Сразу солидность. Телефонами на прощание, конечно, обменялись.

И Люба после той встречи в театре, где они с Арнольдом сидели плечо к плечу, а потом вместе пошли в буфет, все в мечтания уносилась. Как они теперь непременно сблизятся. И начнут ездить на “Жигулях” на природу. Майское солнце и травинка в Арнольдовых зубах чтобы. И потом вместе встретят Новый год, который семейный праздник. И брюки ему больше не придется гладить самому. И готовит Люба прекрасно – все хвалят. И если все сложится, то однушку Арнольда и ее двушку можно обменять на целую трехкомнатную квартиру. В хорошем районе. А потом и дачу в живописном месте приобрести. И кружить в хороводе семейного счастья.

Но смущало Любу одно. Сорок пять Арнольду, а женат не был. Ни единого разу! И детей не завел. Пятый десяток мужику, а он по жизни одиноко бултыхается. Это вообще как, нормально ли? И Люба морщила лоб, шевелила губами. Размышляла. Допустимо ли? Или чем-то нехорошим отдает? В окружении ее все-все были женаты. В крайнем случае – разведены. Но эти, разведенные, все пьющие или очень гулящие мужчины были.

А если он замуж позовет? Что делать-то?! Вот поедут они на природу, а Арнольд и предложит ей. Так прямо и скажет. Выходите за меня, Любовь, замуж. Будемте идти по жизни рядышком. Делить радости и невзгоды. Я отдаю вам свое сердце без остатка. А она задумается. И, быть может, этой паузой даже заденет его мужское достоинство. И он, пожалуй, может и перестать жениться. Поэтому – нет уж. Никаких долгих пауз. Это только в кино хорошо смотрится. Надо чуть удивиться предложению, задуматься на краткий миг, а потом радостно завизжать, броситься Арнольду на шею. А он ее будет кружить, кружить. И брызги шампанского, конечно. И можно будет еще ребеночка родить. Поздние отцы – самые лучшие.

Но и боязно. Сорок пять лет – возраст. В этом щепетильном вопросе Любе требовались совет и поддержка. И они собрались девчонками посидеть, обсудить создавшееся непростое положение. Люба своих самых задушевных подруг на кухонке у себя собрала: Инну, Лиду, Олю, многодетную Клару. И старшего товарища Ирину Сидоровну. И вот они, чуть пригубив чаю, делились всякими доводами.

Ха, сказала на все это Инна. Она работала в мужском зале парикмахерской и в сильном поле разбиралась превосходно. Это все, конечно, заманчиво. В пиджаке, говоришь. И с квартирой. Пятый десяток разменял. Тут все ясно даже ребенку. Он, Любаня, наверняка, с проблемой по физиологии. Я таких кадров отлично знаю. Облако в штанах они называются. Или перекосы имеются по психологии. Комплексы всякие буйно цветут. У моей подруги детства именно так все и было. Познакомились, как вот вы, в драматическом театре. Общение близкое наладили. В гости там ходить, с родителями знакомиться, мороженое есть. А он, жених-то, ни бе и ни ме. Все только за руку трогал мою подругу детства. И сопел. И даже с романтической ночи любви сбежал в самый ответственный момент под предлогом включенного утюга. Или молока на плите. Подруга детства так тогда самооценку уронила! Страшное дело. До сих пор в себя не пришла. Говорит, не чувствую себя более полноценной женщиной. Сломал меня, сопун этот. Планирует даже с мирской жизнью вообще завязывать и в монастырь женский записываться. Куда-то аж в Камчатский край узлы собирает.

Подруга Лида тоже солидарная. Явно прослеживается нездоровая ситуация, говорит. Но, наверняка, с другим уклоном нездоровье тут. Родители-то там его, Арнольда этого твоего, живы еще? Старушка-мать шевелится-скрипит? Про мамин борщ при тебе не тосковал кадр? Тосковал?! Вспоминай-ка давай. А свитер какой носит? Домашней вязки? Ясно, домашней. Под пиджаком и прячет. Мамсик тебе случился на жизненном пути. По описанию очень смахивает. И невест его там отбраковывает строгая родительница. Принцессу ждут корзиночке своему. Не связывайся, Люба. Счастья не построишь на чужих борщах. Перечница и тебя забракует. Тебе вон самой уж за тридцать хорошо, развод за плечами и дети-погодки. Ты сама-то комплект очень на любителя. А тут – мамсик обыкновенный. Сиди уж ровно, без женского своего счастья. Там такое гнездо осиное может оказаться, что бежать придется – среди ночи, босой, с детьми наперевес. У моей коллеги Зинаиды Петровны именно так все и было. Также вот познакомилась, значит, с мужчиной. В этнографическом музее. А он летчик, по заграницам все летает, миловидный на физиономию, при деньгах. И при маме, конечно. Мама там как засекла, что к ее летчику лапы женские тянутся, так и устроила целый кодекс уголовный. Какие-то там свои заграничные сережки в карман Зины Петровниного макинтоша засунула. И летчик их собственноручно там обнаружил. И Зинаиде Петровне тогда пришлось свои кровные летчику выплачивать – лишь бы заявлений не накорябали куда следует. Пятый год уж ущерб возмещает. Так что, конечно, Люба, лучше бы тебе в Камчатский край податься.

А подруга Оля, бухгалтер по образованию, совсем иную точку зрения имеет на эту неоднозначную диспозицию. Да вот что-то на мамсика он не особо похож-то, говорит. Живет одиноко в своей однушке. И в театр без маменьки пришел, что показательно. Вероятнее всего, зарабатывает он копейки. Какие там в их НИИ заработки! Вот женщины и сторонятся босяка. Небось, хата да авто ржавое от бабки с дедкой перепали. Получает гроши сущие, нуждается отчаянно. Увидел тебя – наивную ромашку – и давай окучивать, на замужи намекать. За горло брать. Другие-то, умные женщины, его отшили. И он вот, на старости лет, решил удачно филеи пристроить свои. Нашел простушку. Признавайся, про оклад тебя выспрашивал? Люба, он в лоб и не будет выспрашивать. Небось, окольными путями выведывал. Такие ушлые и гипнозом могут. Было дело? Явно же на женскую шею напрашивается. У нас в родне такое было. Тетка моя вон тоже такого Арнольда на шею пристроила. Через гипнотическое воздействие. Тридцать лет уж на себе везет. Он у нее художник свободный. И этот вполне может рисованием увлекаться. Главное – на жилплощадь не прописывай.

А Клара, многодетная подруга, на другом настаивает. Нет, говорит, Любочка. Он у тебя иное совсем. Он у тебя эгоистичная натура. Бывают вот такие личности. Для себя только живут. Развлекаются на все лады. Другому человеку им чего дать – против воли всегда. На рыбалках, небось, пропадает. На курорты раскатывает. Пиджаки заказывает. В ресторанах уткой китайской ужинает. На коньках финтифлюшки крутит. Таким и дети вовсе не нужны. Это не мой Петя, который по детям буквально с ума сходит. Вон как на шестого уговаривает! Не нужны мне, говорит, утки с курортами и близко, только подари наследника еще одного. А Арнольд твой – эгоист и есть. Да другие в его летах уже внучат вовсю баюкают.

А старший товарищ Ирина Сидоровна откашлялась да и говорит. Ээ, нет. Не все так просто с этим Арнольдом. Я тут совсем иную картину явственно вижу. Этот Арнольд твой, Любка, всю жизнь с женщинами разными колготился. Менял их, будто они перчатки. То на курортах шашни интриговал, то по ресторанам. А то и в самом НИИ. Прямо в рабочей деловой обстановке. Избаловался к пенсии напрочь. Его теперь ни одна женщина не привяжет. Нет у него пиетета к женскому полу. Так и будет мотылем порхать.

И Люба всех, конечно, выслушала очень внимательно. Ирину Сидоровну – особенно. На ус намотала мнения. Напереживалась всласть. Но звонка заветного все же ждала. А его все не было.

И когда уж Люба про Арнольда почти забыла – отболело! – с кузиной его вдруг к носу столкнулась. И кузина эта, глазом в сторону косясь, поведала дальнейшую судьбу родственника. Арнольд наш, говорит, самостоятельно нашел себе даму сердца. Пятидесяти, правда, с гаком лет. Доктора наук, между прочим. В одном НИИ трудились всю жизнь. И он очень уж по ней сох. Тайно иссыхал. Двадцать лет страсть вынашивал. А давеча у дамы супруг скончался от сердечного приступа. И Арнольд поддержал вдову в горе. А потом и на глубокие свои чувства аккуратно намекнул. И понеслось – сплошное родство душ и интересов. Я, Арнольд нам признался, однолюбом необыкновенным уродился. Всю жизнь по доктору убивался. И сейчас замечательно с ней счастлив.