Василию сердце разбила любимая его женщина. И это был очень неожиданный и болезненный момент в их отношениях. Еще вчера ходили рука об руку с дорогой его Люсей и мечтали о совместном малыше. Даже имя ему придумали и выбрали секцию для успешного физического развития. Грезили об общей старости. Заботе и обожании. Чтобы она его называла “милый”. А он ее – “лапа моя”. И вот – ничего этого не будет. Остался Вася со своим пораженным сердцем и чередой бессмысленных дней впереди. Такого не пожелаешь и злейшему врагу.
С Люсей они состояли в счастливых отношениях почти год. В последний месяц даже проживали совместным бытом. За такой период многие пары разбегаются друг от друга в ужасе. Некоторые – разбегаются цивилизованно. Напоследок клянутся обоюдно дружить. Кто-то вообще не разбегается, а вступает в законные браки. Но у Васи с Люсей получился диссонанс. Люся в ужасе от него отпрыгнула, а он, Василий, все еще заходился в мечтах о крепкой и показательной с ней семье.
Люся была женщиной с интересным характером. Строгая, принципиальная. С фигурой. И с ожогами на сердце от первого и несчастливого супружества. Очень избирательная в связях. С такой женщиной не каждый бы управился. Сама Люся любила рассказывать, что ни один мужчина на всем белом свете не тронул всерьез ее души. Ни за кого бы она замуж еще раз и не вышла. Первый ее супруг – ошибка юности. И после этой ошибки на мужчин Люся смотрела с прохладцей. И только Василию готова была дать шанс покорить свой Монблан. И Вася, конечно, старался – лез из кожи, готовился к восхождению.
Они подали заявление в ЗАГС. И начали готовиться к свадебной церемонии. Церемонии скромной. Браки уже не первые у обоих, лет всем солидно – нечего народ в фате смешить. Решили тихо, но достойно справить в кафе. Рядом – только самые-самые близкие люди. У Васи – папа и коллега Михалыч. У Люси – подруга детства и дочь Клава. Хотя сначала, конечно, Люся упрямилась даже этому фуршету. Чего это, говорила она, нам деньги по этим забегаловкам профукивать? Жилья у тебя никакого нет и с работой нестабильно. В этих ли условиях дармоедов кормить? Давай куры вон нажарим да салата покрошим – так и отметим наш союз наедине. Но Вася уперся. Не хочу, говорит, чтобы моя женщина любимая праздника души не имела в самый светлый день своей жизни. Давай уж нарядимся во все лучшее и в кругу дорогих людей справим зарождение новой семьи.
И вот Вася, таким образом, весь был в любовном томлении с Люсей. Дочь ее Клаву обожал так, будто она его самая родная дочь. Справил ей школьную форму и свозил их – Клаву и Люсю – в Геленджик на свои кровные сбережения. Конфет ей всегда брал с получки. Родного сына так не баловал даже. На день рождения подарка ему ни малейшего не отправил – ограничился законными алиментами. Люся против того подарка очень настроена была. Чего это, говорила она, деньги суешь куда ни попадя. У тебя с прошлой семьей отношения сугубо формальные. Двадцать пять процентов со своего заработка, хоть и незначительного, ежемесячно шелестишь. Пусть вон радуются и не кашляют нам тут про подарки.
Подали заявление в ЗАГС. И Вася (дернул же черт его за язык!) решил этак мимоходом признаться в небольшой своей оплошности. Имел он застарелый долг по небольшому кредиту. Сущую мелочь имел – через одного такие задолженности граждане имеют. За года три-четыре вполне отдать эти задолженности было под силу даже ребенку. Отдать и жить радостно дальше.
А Люся про оплошность выслушала очень внимательно. И плечиком дернула. И лицо сразу принципиальное сделала. Будто это уж и не Люся, а овчарка Грета сидит. Холка стоит и глаза ледяные. Настороженная и опасная. Нет, говорит Люся строго. Нет, нет и нет. Обождемте-ка жениться пока с вами, мужчина. Вы мне отчего же сразу всей своей правдой-маткой не саданули? Схитрили, однако. Подноготную свою припрятали. Вероятно, на женскую мою хрупкость проблемы свои водрузить мечтали. Заехать вон на халявную жилплощадь. Сэкономить на съеме угла. И лить мне в уши про половодье чувств. Доходы-то у вас так себе. И алименты вон наследнику своему отслюнявливаете. И слюнявить их еще аж шесть лет будете. Так себе вы кадр. И подруга детства очень меня от ваше кандидатуры отговаривает. Заедет, говорит, к тебе на все готовенькое этот примак. Будешь его содержать и обстирывать. А он тебе копейки свои под нос совать. Впроголодь с таким мужчиной жить станете с Клавой. Натурально, впроголодь. А тут мне еще и по кредитам новость всплывают. Ишь! Ушлые какие отыскались – содержите их, пока они свои долги за женский счет гасят. Еще бы в разгар медового месяца тайны свои вывалили. Пройдошливый вы, Василий. Уходите из моего дома прямо сейчас и давайте возьмем паузу в любовных отношениях.
Вася, конечно, такого не ожидал. За сердце сразу схватился. Я, говорит, пройдошливости не имею. Должок мой невеликий. Погоды в будущем семейном бюджете не сделает. Как я вас с Клавой баловал отечественными курортами и школьной формой, так оно все и продолжится. Даю мужское обещание. На работе у меня уверенно стабилизируется ситуация. Я уж полгода на производстве убиваюсь и имею определенные карьерные перспективы. Алименты своему наследнику я плачу очень скромные – строго по закону с белой своей зарплаты. А та зарплата у меня смешная – едва на геркулес мальчонке хватает. Клава же наша будет сыром в масле кататься и нужды ни в чем не иметь. С жилплощадью личной, признаю, у меня на данный момент швах. Имею лишь планы на наследство. Папенька мой седьмой десяток разменяли. А продолжительность жизни мужской в нашем депрессивном регионе – шестьдесят три года. И не годом более. Вот и делайте выводы, Люся. И, смею заметить, вам ведь не восемнадцать уж, а тридцать восемь годков. Ребенок при вас от предыдущих отношений. На брачном рынке вы уже котируетесь слабовато. И редкий какой дурак вас так обожать станет. А должок мой мизерный. Если вдуматься и разобраться – за год-два расчихаемся с финансовой этой оплошностью.
Но Люся совсем непреклонная стала. Приказала чемодан собирать и покинуть чужую частную собственность. Вася ушел, конечно. А что тут поделаешь, если любимый человек открыл дверь входную и кричит белугой всего два слова: вон отсель.
А боль сердечная все не проходила. Очень уж Люся стала ему родным человеком за этот срок. И Василий, хоть и страдает от терзаний, надежды на крепкую семью не теряет. Цветы Люсе шлет ее любимые и письма пишет про свои чувства. Клаве, дочке ее, все плюшевых макак передает. Извинения приносит от всей души. Надежда потому что у человека всегда последней умирает. И у Василия она пока еще трепыхается.
