В семье Клыковых ситуация очень тревожная образовалась. Алла Ивановна вся на нервах находится уж который день. И совсем не понимает чего от жизни ей еще ожидать. И то ли ей в Верхние Понюшки баулы складывать, то ли брать метлу и из дома посторонних вытряхивать.
А все началось с того, что от Аллы ушел муж Володя. Ушел по причине того, что жить с Аллой Ивановной стало ему невыносимо тяжко: не жена у него, а пила “Дружба”. А ведь прожили целых двадцать пять лет. Но развелся, оставил за собой долю в жилплощади и ушел с чистой совестью в счастливое будущее. И очень быстро нашел там себе женщину. И ребенка с ней народил. Мальчика, Артемием назвали. Мужикам-то ведь что? Им хоть до столетия наследников новых заводи.
А вот Алле Ивановне по-женски, конечно, досталось. Похудела тогда на тридцать кило. Выла днями и ночами. Даже к доктору ходила – для нервов лекарства себе выписывать. Потом свыклась со временем. Хоть и боль предательства не забылась. Найти себе друга сердца не смогла. Все какие-то женатые подворачивались ей мужчины. Женатые и с внуками. И как-то несправедливо это было. У предателя Володи вон дитя годовалое копошится, а у нее – дедушки. Да и те при своих бодрых бабушках. Не сложилось.
Но зато у нее была дочь Вера. Уже и институт Вера ее окончила, уже и работать пошла. И как-то даже неплохо они зажили. Обе работают, а вечерами фильмы смотрят и чай пьют. Чинно и душевно.
Но – недолго. Дочь Вера притащила к ним в дом своего любимого мужчину, Иннокентия. Полюбила и привела.
Тридцать лет этому Иннокентию. Разведенец и алиментщик. Старше Веры на семь лет. Ни кола и ни двора не имеет. Заработок – очень посредственный. По выходным в компьютере сидит и не шевелится почти. Будто он из себя изваяние. Но жрет при этом очень много. Всю зарплату свою смешную на мясо и сало спускает. С работы придет и трижды отужинает. А с Аллой Ивановной едва здоровается. Буркнет что-то и в комнату к Вере юркает.
Но жаловаться очень уж обожал этот Иннокентий. Только Вера на порог – а он ей уже и давай нашептывать. То пришел он, а дома горелым попахивает. Присмотрись, говорит, Вера, к матери внимательнее. Может, это уж и деменция стукнула. Пятьдесят лет – возраст. У меня вон родная бабка в свои пятьдесят баню сожгла. То жалуется, что исподнее его, почти новое, пропало. То, вроде, мяса, которое он вот только купил, как-то сильно мало осталось в морозилке. Скажи, говорил Иннокентий, матери-то. В старости вредно мясо употреблять – излишняя нагрузка на порядком изношенные органы пищеварения. В таком возрасте каши хорошо идут: геркулес или пшенная. Бабка-то моя, которая баню пожгла, только кашами и спасалась. Вера этих жалоб наслушается и бежит ругань устраивать. До ночи потом отношения выясняют: и папу Володю вспомнят, и пилу “Дружбу”, и деменцию. Наорутся и наплачутся.
Вера при Иннокентии сумасшедшая сделалась. То они музыку слушают на весь дом, то в кухне курят, то гостей назовут, то ребят Иннокентия от первого брака притащут и давай в салки скакать. А то и вовсе срам – Иннокентий, Аллы Ивановны не смущаясь, к Вере с мужским интересом лезет.
Замечания, конечно, она детям делала. Ты, говорила, Вера, перестала бы уже свои правила в моем доме наворачивать. Это мой дом и мои порядки в нем должны иметься. Детей чужих и визги кабаньи я терпеть не хочу более. Имею право на уединение.
А Вера ей и отвечала. Вы, говорит, мама, мне тут нервы не делайте, пожалуйста. Я как бы тоже в своем доме, а Иннокентий – мой любимый мужчина. Мы тут себя сдерживать и ограничивать в чем-либо не намерены. Вы мне, небось, просто завидуете – батя-т давно от вас сбежал. И ревнуете еще. Раньше-то я была при вас, а щас при любимом мужчине. Ему в рот смотрю и боготворю всячески. Ранее я и не жила вовсе. А он разбудил во мне женщину. А потому будем делать все, что захотим. Хоть курить, хоть кабанами кричать. Хоть детей рожать, хоть котов заводить. На своей территории я имею полнейшее право.
А Иннокентий все молчит. Только зыркает на Аллу Ивановну исподлобья.
И вот так они и жили. Пару лет. Почти не общались меж собой, конечно. Любой разговор – и ссора чуть не до драки. Поэтому – не общались. В двери комнаты своей замок молодые врезали. И в холодильнике себе полку взяли. И Аллу Ивановну в упор не видят. Даже с Новым годом не поздравляют.
Но иногда негатив проскальзывал. Ша, говорила тогда Вера. Маменька! Дюже вы человек невыносимый. Характер ваш тяжелее гири. Папа уж на что терпелив был. Но и он ушел. Выжили вы его просто с жилплощади собственной. А теперь сидите тут королевишной, меня выжить мечтаете. А он, папа мой, очень несчастен тут был. Все, помню, понурый бродил. А с новой своей супругой помолодел крайне и улыбается без остановки. И сынок Артемий у него такой уж лапушка народился. И молодая супруга тоже там очень приятный человек. А вы все лезете со своим негативом к нормальным людям.
Алла Ивановна все это с трудом терпела. А потом ей уж совсем обидно стало на отношение такое. И предложила она Вере с Иннокентием съехать куда-либо. Снимайте, говорит, угол. И живите там своими инстинктами. А мне покоя хочется. У меня цирка и на работе, в педагогике школьной, достаточно. Отдыхать хочу вечерами, а не ваши лица видеть. И кабаньи трели слушать не желаю. Не стесняетесь меня совсем. Будто я не женщина и мать, а мебели предмет. Надоело в атмосфере такой жить. Снимайте угол и прощайте.
А Вера подбоченилась. Чего это, мама, вы тут выдумываете? Эта хата моя по закону. Папа мне вон долю свою дарит. Отпишу, говорит, долю-то. То есть, чисто юридически, вы здесь, мама, сугубо на птичьих правах. Ваша одна треть – это комнатка-темнушка и немного от клозета. Прочее – мое законодательно. И потому имеем полное право орать кабанами и на люстрах висеть. Наше дело молодое и правое. А не по нраву вам – так и давайте разменивать жилплощадь. Хочется и мне уже род продолжить – малыша своего личного пришла пора завести. После размена вам как раз можно будет в пригороде избушку подслеповатую, но уютную приобрести. Автобус в город рейсовый оттуда по часам ходит. На педагогику свою вполне успевать будете. А мы здоровой семьи хотим. С хохотом и топотом ножек малыша. Снимать угол – это каких других дураков поищите. Мы с Иннокентием таких денег не зарабатываем. И дитя наше должно в родном доме воспитываться, а не по углам тыркаться. К юристам мы с Иннокентием пойдем вопрос решать в ближайшее же время.
У Аллы Ивановны тут челюсть буквально на пол упала. Такого предложения она от Веры и не ожидала вовсе. А разведенец ее стоит и улыбается втихушку. Выражение лица довольное у него. Руки потирает. И даже не стал молчать, а тоже в дискуссию ненадолго вошел. Молодое наше дело, говорит. Имеем право без посторонних людей проживать. Не терпеть тут чужих гадких характеров. Скоро с Верой брак регистрировать намерены. И вот тогда я вам уже более не спущу презрительных слов и упреков. На равных вам парировать стану. Вы мне слово, а я вам десять в ответ. Нас тут больше численно, заметьте.
Вот такая бытовая ситуация складывается у Клыковых. Вера с Иннокентием матери дом в Верхних Понюшках по объявлениям подбирают. Себе тоже подыскивают жилплощадь. Очень уж им хочется здоровой молодой семьи. По юристам, конечно, много ходят – ищут подходы к ситуации. Папа Володя тоже посильно участвует – обещает долю переписать. Варятся себе в котле этом.
