Более всего Матрена Степановна не любила, когда всякие малознакомые граждане называли ее вдруг “девушкой”. Матрена работала в кассе – обилечивала пассажиров. Выглядывала из своего окошка, шуршала билетами, звенела сдачей.
И некоторые – как правило, это были мужчины средних лет – говорили ей:
– Девушка, два билета на электричку до Охряпьево, пожалуйста.
И совали в окошко мятые купюры, дышали на нее табачищем. Торопились в это свое Охряпьево.
Девушка!
Как-то однажды Матрена даже не выдержала и все высказала этим мужчинам:
– Какая я вам девушка? Какая девушка?! Глаза-ка разуйте. Ишь – девушку нашли! Я вам не девушка, а кассир!
Как-то остервенело даже все высказала. Но никто и внимания не обратил -толклись, суетились со своими баулами, детьми и женами – спешили на электричку.
Сама-то она, конечно, понимала, что уж лет сорок девушкой зваться не может. Девушка – это же кто? Это создание юное, наивное. С длинными волосами и персиковой кожей. Белозубое, а в глазах – блеск утренней зари. Упругое местами. Миленькое до зевоты. И пусть даже немного глупое. И у него, у этого создания, все-все еще впереди. (“Спереди” – так говорила задушевная подруга Матрены, Нинка. “Все лучшее у нас еще спереди, Мотя. Вот увидишь”).
А Матрена, конечно, сейчас уже совсем иное. И что у нее там, “спереди”, тоже примерно понятно. Старость там. Кожа вон поморщилась нехорошо. Хоть и кремом она ее обрабатывает перед сном. Но очень мало эта кожа напоминает нежный персик девушки. А что напоминает? На кожуру лимона, пожалуй, смахивает. Слегка лежалого. Мягкого, неровного. “Берите, девушка, лимоны. Очень хорошие”. И брыльки вон чуть. И волосы небольшой паклей причесаны. А они ей – девушка! Издевка это чистой воды. Или им, этим мужчинам средних лет, все безразлично: выдай-ка билет и продолжай сидеть в своей кассе, девушка или кто ты там есть.
А Матрена вообще-то даже помнила, как впервые в жизни ее назвали девушкой. И очень уж она этому тогда порадовалась. Ей было лет десять – тощее создание в клетчатом пальто. У нее имелись впалая грудь и тонкие ножонки. Матрена ножонок стеснялась отчаянно. Скрывала, натягивая на них сразу несколько колготок. И сама она была тогда неуклюжая, тонкоголосая, конопатая. А тетка в трамвае сказала ей: девушка, вы на “Заводской” вылезаете? А Матрена и расцвела. Девушка! И почувствовала себя взрослой – с персиковой кожей и упругостью в нужных местах. Хоть и колготы, а под ними – острые коленки. И даже “вылезла” на этой “Заводской”, хотя ей и не надо было.
Слово “женщина” отчего-то тоже противное. Сейчас-то уже ничего – женщина она и есть – а вот раньше…
Женщиной Матрену называли обычно в поликлиниках или бесконечных очередях за дефицитом. Говорили: женщина, живот свой показывайте. Или: женщина, куда прете, тут вот парень молодой стоял, за ним бабуся в берете, а за ней еще две какие-то бабы. Они курить убежали. И вы, женщина, вот за ними, за этими курящими бабами. А то прете внаглую.
Женщина! И ты сразу толстая, в мохеровой кофте на пуговицах, с кошелкой в руке, семенящая за картофелем или репой. А у тебя на плечах уютно сидит груз из мужа, детей и пожилых родственников. Тетка. Тетя Мотя.
На работе они называли все друг друга девочками. Скажешь “девочки” – и сразу в рыхлой и скандальной Галине Петровне видишь стеснительную щекастую пигалицу.
Или вот еще есть слово “бабушка”. Матрена вспомнила, как однажды толклась она в районной поликлинике, а рядом дремала небольшая старушка. Ей, судя по виду, за восемьдесят хорошо перевалило. И очередь все: за бабушкой будете, а вот тут бабушка, за бабушкой держитесь…Бабушка!
А бабуся сидела, сидела, а потом поправила вязаную свою панаму на голове и пробурчала: какая я вам бабушка? Я – женщина. Обиделась на очередь.
Вот как же повезло гражданкам других стран – там тебе и мадам, и фрау, и миссис, и донья, и пани и даже – если повезет – чика. А у нас – женщина. Или ерничанья всякие – госпожа, барышня, дамочка, сударыня. Это если вдруг не хочешь девушкой, женщиной или бабушкой.
Лучше бы тогда уж просто – товарищ. Товарищ Матрена.
