Лида семьи своей не уберегла, не сохранила.
Муж Василий поддался порокам и бросил их – Лиду и единственного сына Анатолия.
Жить Лиде после этого не хотелось вообще. Вставала и засыпала со своей бедой. И рыдала, рыдала.
Сейчас, впрочем, тоже все еще горем убита прилично.
Жили они с супругом Васей в нехорошей квартире.
Все мужчины, прописанные на данной жилплощади, были трудной судьбы люди.
Кто-то спивался, а кто-то уходил жить к любовницам.
Лидин папа, к примеру, долго крепился, но в какой-то момент выполнил всю программу целиком разом – отбыл к любовнице и там молниеносно алкоголизировался.
Лидин первый отчим отколол аналогичный номер.
А второй отчим пошел еще дальше – он приводил женщин прямо на супружеское ложе. И распивал напитки прямо там же – на ложе с этими любовницами.
Проклятое место!
Дед родной вот еще, к примеру, когда-то жил сразу на две семьи.
А прадед, как гласило семейное предание, и вовсе натуральный гарем содержал. Хоть и был без обеих ног.
Квартира много повидала на своем веку. Пропиталась дурной этой аурой. И мужиков она из себя буквально выплевывала. Так Лидина мама, Вера Варсонофьевна, говорила.
И Лидину семью, конечно, не минула чаша сия. Муж ее Вася тоже был выплюнут.
Супруг с детства – ребенок очень недолюбленный. Есть такие вот волчата. Родители Васины рано покинули бренный мир. От чего конкретно – история умалчивала.
Вася, по причине этой своей недолюбленности, получился несколько грубоватой личностью.
Но это даже нравилось Лиде сначала. Брутальные мужчины у женщин вообще нарасхват котируются.
Василий был скуп на слова. Оперировал лишь самыми необходимыми: да, ни, наливай.
Был резкий и отчаянный.
Смахивал на дворового пса Гришу – существо дикое и самостийное.
Пес весь был в шрамах и колтунах. А хвост всегда торчком – готов к неожиданному бою и уверен в себе. И Вася вот такой же.
Дикий и самостийный на людях, но в руках любящей женщины – котенок полуторамесячный. Мур и мур.
До Василия у Лидии другой поклонник случился – язвенник Митя.
Этот Митя был кавалером никаким – мог зарыдать при просмотре фильма, а драться не умел вовсе. Решительности и напору – ноль. Даже целоваться стеснялся – все сидел и сопел в кулак, как семиклассник.
На фоне этого недужного Мити Василий смотрелся очень выигрышно: голова в шрамах, руки настойчивые, кадык ходит. Костяшки пальцев волнующе сбиты. Глаз чуть косит. А пахнет от Васи настоящим мачо – немного чесноком и луком, рабочим потом и солярой. Матюкался – залюбуешься.
И он обожал тогда Лиду просто ужасно – взбирался к ней на пятый этаж по водосточной трубе, а в зубах петунии.
Или мог часами нестись по морозу за Лидиным автобусом – если они поругались, а он хотел мириться.
А уж если Лиду кто обижал – соседка там или случайный прохожий – приходил разбираться и кулаками жестикулировал угрожающе.
Зазнобу свою тогда называл ласково – кисей. Лида млела. Но оно и неудивительно – любая женщина от такого голову потеряет навсегда.
Поженились через полгода после знакомства. Лида, конечно, беременна заметно. Такая сильная любовь.
Жили молодые с мамой, с Верой Варсонофьевной.
Мама зятя очень ценила.
Держись-ка, говорила, Лидка, за него. Хорошие мужики на дороге не пылятся. Твой вон не пьет запоями и тебя не избивает смертным боем. Сама ты без родителя выросла – так малютку своего безотцовщиной не оставь. Не упускай женского счастья – пусть Васюк семью обеспечивает. Без мужика, поверь, оно тоже совсем не сахарно. Где-то и прогнуться не грех.
И плакала даже Вера Варсонофьевна. Вспоминала, как оно – без мужика.
За семейное счастье дочери тряслась очень, конечно.
Но Лида и сама держалась за Васюка цепко. Как зубы от натуги сцепила сразу после свадебного торжества, так более их уж не разжимала – держалась.
Хотя супруг, конечно, после бракосочетания изменился слегка. С нежностями и взбираниями по водостоку завязал. И кисей больше Лиду никогда не называл.
Когда сердился называл обидно – лошадью педальной.
И фортели всякие показывал.
Проставится, бывало, за грядущий отпуск – так с той работы с пробитой головой его везут. Сходит на встречу выпускников – три дня потом ищут его с собаками. Находят на даче трудовика в чужом исподнем.
Широкая душа потому что.
Выпивал при этом супруг очень скромно – только по выходным и не до поросячьего визгу.
Вера Варсонофьевна, после всех Васиных-то злоключений, Лиду воспитывала не ругать супруга, а сохранять уют. Отмывай, говорит, Лидок, мужа-то. Исподнее ему переодень, в сознание реанимируй, голову йодом каким обработай. И не пили, зараза такая, суженого – чай, не в запое он у тебя и по бабам чужим не разгуливает. Нормальный мужчина прибился.
Лида, конечно, и не пилит – дорожит фамилией. Исподнее чужое стягивает, а сама невольно улыбается – живой Васюк и дома.
А женщине мало для счастья надо: был бы милый рядом.
Ребятенок, правда, немного семейное счастье попортил.
К сыну Анатолию Вася проявлял досадное равнодушие.
Если Лида всучивала ему кулек с Анатолием, так Вася сразу делал лицо очень безрадостное. И маялся, будто наказание тяжкое отбывает. И чуть Лида по хозяйству раскидается – кулек с младенцем ей назад совал – устал. А то и не ждет Лиды – дитя в кроватку верещать, а сам спать и храпеть на весь дом. Или в танки сражаться. “Есть пробитие!” орать. Или телевидение глядеть.
Лиде это обидно было очень. Хуже обзывательства лошадью такая холодность к потомству.
А мама Лидина, Вера Варсонофьевна, мозг дочери на место приколачивает. Ты, говорит, Лидка, дитя мужику-то не пихай. Он наработается, мужик, ему и отдых требуется полноценный. По ночам с Анатолием во двор почаще выскакивай – пусть Васюк выспится. Ему еще семью молодую материально тащить.
Лида выскакивает почаще, но все равно обидно очень. К ней-то пусть равнодушно и лошадью. Но за малютку грустно до резей в груди.
К Лиде супруг вскоре вялым стал – где те водопроводные трубы и петунии.
Если Лида вдруг болела, то пощады ей никакой не было. Жалоб Вася не понимал и помощи по Толику не оказывал. Коли температура, говорил, то и ступай к коновалу. А мне тут нече жалобы на кулаки наматывать. Я, говорит, гляжу и вижу кобылу перед собой – здоровую да ленивую.
И на диван валится отдыхать. Лида в слезы, конечно.
Но это все проза жизни. У других еще хуже бывает.
Но тут Вася новую моду взял – начал пренебрегать ночевками дома. Раньше-то редко совсем по ночам отсутствовал – если только переберет где капитально или по тыкве особо крепко получит. А нынче зачастил – две ночи дома, три где-то еще шалит.
Лида, конечно, знала, что это не женщины там у него посторонние, а с товарищами колобродит. Внутренняя убежденность такая четкая имелась.
И Вера Варсонофьевна тоже к этой точке зрения тяготела.
Я, говорит, ходоков за версту чую. У меня опыт насыщенный на это дело. Так вот Васюк наш не такой мужчина. Он, может, и грубоват по-мужски, но порядочен по сути. Держись за него, Лидка. Брак не игрушка. И ломать – не строить.
Так и жили.
Анатолий подрастает тем временем. К папке тянется – подкрадется, бывало, к Васюку и тихонько его за рукав дергает: играть, тятя.
А Василий за компьютером восседает – в шлеме, морда малиновая. Рачье, орет. Прорыв по ущелью!
Анатолий тоже хочет про ущелье погорланить. Но Вася от него отпихивается, как от мухи назойливой: геть с борту.
Лида в слезы и претензии супругу высказывает. Шли бы вы, говорит, мячом покидаться во дворе.
А потом Васюк внезапно ушел. Собрал нехитрые пожитки и отбыл молча. Даже Толику на прощание напутствия отцовского не дал.
Что дома-то у них творилось тогда – ужас вспомнить.
Вера Варсонофьевна кричала буквально в голосину. Не уберегла, заходится, женского ты счастья, Лидка. Да и квартира еще эта проклятущая. Кому ты сейчас с дитем на руках упиралась? Будешь век свой одинокий мыкаться – на моей шее околачиваться! И дитя невинное – безотцовщина.
Лидия тоже от горя кричала, а потом в депрессию свалилась. Анатолий небольшой нервный тик приобрел.
Позже уж Лида узнала, что живет муж ее с теткой на восемь лет его старше и трижды детной. Живет и всем довольный, назад не попросится. И с детьми этой тетки мячом играется, и на озеро их всех возит.
