Любе муж Славик изменил. И проделал это очень некрасиво – привел женщину на супружеское ложе. Люба в тот период на сессии была – заочно обучалась на психолога. А Славик привел женщину. Люба вернулась с учебы на день раньше – а на ее кровати какая-то несимпатичная бабенка возлежит. Пятку почесывает и зевает широко. Рядом с бабенкой Славик сладко храпит.
Люба в крик кинулась. А бабенка неторопливо встала, поправила прическу взлохмаченную и в уборную пошла. А Славик глаз бесстыжий приоткрыл и говорит: иди-ка, Любка, туда, откуда пришла. Бросила ты меня – молодого парнишку. А этого нельзя. Нас, мужиков, оставлять в одиночестве очень недальновидно. Даже на пару недель. Ты психологию учишь вон, должна сама понимать. Отвернулся к стенке и снова захрапел.
Люба в слезы. У нас, рыдает, семья ведь молодая, Вячеслав. Дочурка ведь у нас прекрасная растет. А ты вон чего – женщину голую притащил на мое постельное белье и совести не имеешь. И плачет-заливается.
И маме телефонирует. Приезжайте, говорит, маменька, из семейного дома разлучницу гнать будем в четыре руки. Прибежала мама. И давай они бабенку из уборной выкуривать, стыдить. А бабенка вышла и хмыкнула. Своего мужика вон воспитывайте, говорит, а я тут просто из интересу находилась. До свидания всем и хорошего дня.
А Славик отбрыкивается от воспитания и дальше храпеть.
Люба вещички в авоську покидала – и к маме. С дочуркой Лидочкой там возится. Вся в слезах, конечно. Жизнь ей поперек горла стоит. И не понимает Люба, как грамотно тут все обставить. Прощать ли Славика или же сжигать все мосты. И одинокой женщиной маяться.
Тетка Зина, женщина мудрая, Любе советы дает. Любаша, говорит, а не пори-ка горячку. По молодости всякое в семьях бывает. И измены бывают, и мордобития всякие. Я вон своего Власа Игоревича третий десяток лет воспитываю. Со дня на день человеком станет. Что же я, дуреха какая, годного мужчину чужим женщинам теперь отдавать? В нем вот-вот семьянин проклюнется – живи и радуйся до самой золотой свадьбы. А была бы я глупой, разбежалась бы с Власом Игоревичем после первой его оплеухи и разлучницы. И сидела бы сейчас одинокая – насморк на локти наматывала. Но я понимание женское имею: хорошие мужья сами с неба не падают – их воспитывать нужно. С любовью, терпением и тактом. Влас Игоревич по молодости шибко гулял и кулак твердый имел, но я терпела, берегла семью. И твой Славик однажды выкуклится. Терпения лишь наберись. И лаской работай активнее. Нам, женщинам, природой положено мудростью семью крепить.
А сестра Анюта фыркает и совсем иное советует. Гони, говорит, Славку. Уходи от него с решительным выражением лица. Забирай ребенка Лидочку и строй свое независимое будущее. Я вот от своего ирода ушла в первый же год – и не жалею. Карьеру имею и сына пестую. Счастливейшая женщина. Встретится достойный мужчина – приоткрою ему свое сердечко. А про первого своего супруга – ленивого и жадного – и думать давно забыла. Чихаю на него даже.
Мама Любы Анюту осаживает и осторожно предлагает второй шанс Славику выдать. Ребенка, говорит, не сироти-ка. Подумаешь бабенка. Тю. На нее без жалости и не посмотришь – не соперница она тебе. Золотушная тебе разлучница попалась. Повезло тебе даже. Батя наш тоже первые пять лет супружества с погрешностями отбывал. То напьется, то в помаде явится. У меня вас двое на руках было – куда тут денешься? Терпела. Хоть и воевали мы тогда, помнится, не на шутку. Но вам он батя хороший был – то на салазках с горы катает, то ремня за двойку пропишет. И вы все щебечете: батя да батя. Любили его ужасно. Любили ведь?
Люба согласная – любили и на салазках катал их батя родной, бывало такое. На свою Лидочку взглянет – и совсем ей не хочется дитя сиротить.
Соседка Ираида Семеновна тоже за брак выступает. Мой-то, говорит, Ираклий уж какой нарушитель был. Страшно вспомнить. Десять лет пил. Не просыхал. Где и замахнется по пьяной лавочке, конечно. По соседям пряталась – босая и зимой. А потом ничего – стабилизировалось. Язву желудочную диагностировали и стал семьянином каждому на загляденье. Живем буквально душа в душу. Простила ему все, Ираклию. Надышаться теперь не могу.
И тетка Зина подпевает: придет мириться мужик – прими со всей широтой души, не кобенься уж. Он, Славка-то, малой еще. Мужчины завсегда от женщин на пяток-другой лет по серьезности отстают. Он, мальчонка, один остался – и растерялся. И натворил дел с испугу. Не со зла натворил. Не подумавши номер выкинул. Бабенки по молодости – вещь обычная. Остепенится однажды Вячеслав, войдет в свой возраст. А семья, дорогая моя Любонька, это прощать все-все. Пониманием окутывать половину. Мириться и греть теплом женской души. Другой-то, думаешь, краше будет? Напрасно мечтаешь – все едино. Мирись, умоляю.
А Славик мириться все как-то и не идет.
Люба уж и сама с Лидочкой на берег пойдут гулять. А Славка там шашлыки жарит с товарищами. Морда у него красная и довольная. Лидочку на руках чуть подержит – и гонит Любу домой. Неча, говорит, ребенку грудному тут испарениями и мясом горелым дышать. Иди домой вон, ты мать или кто. И тебя я хоть и люблю еще по привычке, но родства душ давно не ощущаю.
А за кустами бабенка-разлучница в купальнике хихикает. И Славик ей украдкой подмигивает.
Люба в слезы, конечно. Семью молодую жалеет. И одна остаться очень опасается. Хохотать все, небось, будут. И спрашивать про мужа. Хоть и семье их два года, а все же отвыкла она за этот отрезок одна куковать. Плеча хочется и крепкого брака. И простить она Славика даже готова. Если с букетом и на коленях. А бабенку вспомнит – и не готова. Мучения одни: прощать или гордость проявить пока.
Ошибка
