Павел Булкин сына своего, Митю, воспитывал настоящим мужчиной. С рождения Мите было строго запрещено хныкать, жаловаться на тяготы жизни и пускать слезу. Нече, говорил ему отец. Нече насморк свой тут развешивать. Когда ты ревешь, то сразу хочется называть тебя не Митей, а Маней. Или вот даже Мирабеллой. Очень неприятно видеть слезы у мужика. Хуже них, слез этих, только в куклы играть! Тьфу это все. Мы, Булкины, издревле славимся нордическими характерами.
И Митю своего Павел приучал к сугубо мужским занятиям – любить до дрожи “Жигули” седьмой модели, качать трицепс и драться. Ещё вот разговаривать сурово и сухо. Не смеяться. Не сметь танцевать. Не носить шорты. Фуу, говорил Павел, шорты на себя напяливать. Смотреть противно. Настоящий мужик носит только брюки – с ширинкой и ремнем. Шорты вон бабы пусть носят и деятели отечественной культуры.
И Митя, когда рядом был отец, всегда был насуплен и малословен. И в брюках, конечно. Девочек он называл “бабы” и держался от них подальше. А нече, говорил ему отец, нече с бабами дела иметь. Они, бабы эти, созданы лишь для кастрюль и кое чего ещё, о чем тебе знать пока рано. Все великое в этой жизни создано нами, мужчинами. Мозг у нас так устроен – открытия всякие там делать, изобретения. Жизнь человечества улучшать. Понимать эту жизнь истинно. Математику вершить. А бабы что? В них смысла не больше, чем в кошках. Вон – на мать свою посмотри. Кастрюлями гремит да с подружками соседей обсуждает – и нормально ей, довольна жизнью. К открытиям и истине не стремится. Мы – иное дело. Венец творения и все такое.
Ещё был спорт, конечно. С утра и до ночи – зарядки да отжимания всякие. Если Митя хнычет и не хочет зарядок, то наказывается отжиманиями на солдатский манер. Джиу-джитсу еще. Бокс. Хоккей. Футбол. Бокс вот Митя не любил особенно. Я, говорит, более склонен к рисованию и художественной лепке. Павел когда про лепку слышит – лицом каменеет. И сразу Митю ещё на карате записывать бежит. Не сметь, говорит отец, лепками увлекаться. Это для баб занятие специальное. Лучше вон драки мужские отрабатывай. Мы, говорит, в детстве всяких мамочников с лепками, знаешь как по углам щемили? Страшное дело. Они у нас, Веры Мухины недобитые, по стеночке ходили! Во как щемили!
А потом к Булкиным родственник приехали. Павла брат троюродный, Василий. В детстве и юности они дружны были, а потом Василий с родителями на иной конец страны отбыл.
Василий веселый, усатый. Все шутит и хохочет. Сели культурно за столом выпить. Вспомнить былое. Митя тоже у стола крутится – интересно дядю Васю послушать. Павла Василий отчего-то Хнырей все называет. Назовет – и хохочет, и заливается.
– А чего это, дядя Вася, папу моего таким смешным словом зовете?
Это Митя детское любопытство проявляет.
А дядя Вася и говорит ему. Мы, говорит, в детстве так батю твоего звали. Он толстый и смешной был в те далекие годы. Все при своей бабке Дусе отирался – она его шаньгами кормила и от шпаны защищала. Хныря и есть. Помнишь, говорит, Пашка, каким ты рохлей был? Пузо барабаном выставишь и воешь, сопли на кулак мотаешь. Через козла на физре перепрыгнуть так и не смог! На лыжах самый распоследний волочился. Уж все дома давно ужин трескают, а ты все в сугробе завываешь. А трусливый был! От собак удирал, от хулиганов удирал, даже от девчонок бегал! Они его, девчонки эти, колошматили за мелочность натуры. А Пашка Булкин от них огородами носился. Такой вот был чудной тип, батя твой. Хныря. Я бы и сам его щемил по стеночке, но, к сожалению, не мог. Родственники мы все же, хоть и дальние.
А Митя слушает про Хнырю и очень ему не по себе делается. Будто это дядя Вася про какого-то другого Булкина рассказывает, а не про папеньку его.
И папенька мрачнеет с каждой секундой. И лицо его каменеет, будто дядя Вася шорты нацепил или художественной лепкой прямо сейчас при них займется.
И страшно всем становится – и маме, и Мите. Не повезло этому дяде Васе. За такие шутки ему отжиманий знатных сейчас выпишут.
Ошибка
