Маше муж Вася денег не выдавал. Прямо вот вообще. Из принципа и личных особенностей характера. Так и говорил:
– Зачем они тебе, Манюнь?! Крыша над головой есть, продукты какие-никакие имеются. Я самолично приношу вам пакет еды на целую неделю. Дети наши – погодки, друг за другом донашивать все могут – хоть сапожки, а хоть и пальтишки. Ты и вовсе дома сидишь – куда тебе деньги профукивать?
И такая его позиция очень портила счастливую во всем прочем семейную картину.
Маша, конечно, пыталась действовать на супруга через очевидные каждому аргументы:
– Детям в таком возрасте, – объясняла она, – пластилин нужен для моторики рук. И бумага цветная для творческого развития. И яблок вот еще для витаминов. И сапожки у старшего, Тимоши, каши давно требуют. Простужается Тимоша. Смотри – под носом у него чего только не висит-колышется. А у младшего, у Кокоши, буквы “р”, “з”, “с”, “ф”, “ш” и “ц” очень уж странные получаются. Скоро обзывать его все начнут. Картавка, мол, в игры играть с тобой отказываемся. Логопеда бы нам, Василий! Хоть бы и самого завалящего.
А муж Вася рукой возмущенно отмахивался:
– У тебя, Манюня, имеются личные финансы на женские глупости. Шапки твои самовязанные и жуткие на вид приобретают ведь иногда отдельные непритязательные женщины. Вот и купи детям на те средства бумаги и платков носовых, коли так уж приспичило. И логопеда отыщи Кокоше, чтобы он не курлыкал непонятное. А у меня кошель не резиновый. Ты с деньгами не умеешь обращаться. Тебе дай – так ты сразу их и растрынькаешь. Наберешь ненужностей: игрушек лишних, книжек глупых, одежды избыточной. Может, еще и себе что-то хапнешь. Чулки там или лифчик хлопчатобумажный. А ты дома сидишь и тебе халата с шлепанцами должно элементарно хватать. Мне ты в таком образе очень симпатична. Я вон если бы дома сидел, то одними бы трениками обходился. И даже тапки мне не особенно нужны – пол у нас довольно теплый.
Маша возмущалась на подобное, снова аргументы всякие приводила.
– С жидких шапочных денег, – говорила она уже голосом с дрожью, – я нашу коммуналку оплачиваю. Иногда, и в неполном объеме. Плохо нынче шапки идут – фасон пересмотреть пора бы. Ты ведь идейно, Василий, оплачивать коммунальное отказываешься! А долги знай себе растут. Помнишь, небось, как в прошлом году электричество нам рубанули к светлому празднику Новый год? Ты, конечно, на костре предлагал пищу готовить, а мне тяжко это: трижды в сутки во дворе костры жечь! Общественники приставали и даже участковый. А после коммуналки мне на личные траты строго шиш остается. Где же тут на сапожки для сопливого Тимоши выкрутишь?
И плакать начинала Маша от жалости к своему образу жизни.
Вася, который женских слез не выносил, на этом моменте начинал немного кричать:
– В квартире в основном ты и дети третесь. Я крайне редко дома бываю – рабочий человек. Коммуналку, Манюня, вам ни на рупь не увеличиваю. И квартира эта, спешу напомнить, твоя личная – из имущества добрачного. Мне с нее, в случае какого пердимонокля с твоей стороны, ровным счетом ничего не перепадет. А ты, была бы головастее, легко бы и сообразила – экономить надо тщательнее. Электричество бережнее вон расходуй. Сиди с наследниками нашими в их уютной каморке: там отличный ночник работает и жрет электричества совсем мизерно. Продукты зимой и вовсе можно на балконе хранить – чего этот холодильник без толку амортизировать в стужу? Стирка вот еще бесконечная вертится. К чему она? Неужто Тимоша с Кокошей так уж гваздаются? Так следи за ними на гуляниях лучше, а не ворон считай. Посуду еще в тазу мой – не лей воды ниагарскими водопадами. Солидная экономия тогда начисляется. С шапками к метро вон хорошо еще практиковать – там много таких бедолаг с носками и колготами толчется. Будет и у тебя трудовая копеечка. А уж ее, копеечку, куда хочешь транжирь – хоть на лифчик, хоть и на антоновку, хоть даже на Кокошины косноязычия.
И уходил от всех дальнейших обсуждений в рабочие будни.
А Маше уйти было некуда. И поэтому она уходила в страдания и телефонные переговоры с маменькой. Та проживала в деревне – за тысячу верст, а потому участвовать в жизни семьи Маши пока полноценно не могла.
– Эх, маменька, – заливалась в трубку Маша, – видели бы ваши глазыньки! Ни копейки нам с детьми не выдает. Притащит макаронов мешок и хлеба три батона – питайтесь цельную неделю. Я бы уж сама на работу рванула, но дети малые, болеют без остановок, кто же меня такую несчастную на службу примет? Остается только плакать и проклинать злую любовь, сведшую меня с Василием на узкой жизненной стезе.
А маменька ей так и отвечала:
– Бросай-ка жмота, Машка, и живи одна. Квартира твоя личная, наследная от двоюродной тетки перепала. Гони жадобу и ожидай меня на постоянное у тебя проживание. Буду с Тимошей и Кокошей канителиться. А ты на службу выйдешь. Шапки, опять же. Только фасон пересмотрим. Нонче колпачки модны, все у нас в деревне бабы такие колпачки таскают. Завтра же чемодан куркулю собери и ногу для пинка задери повыше. Я пока билет плацкартный выкупать двинусь.
И такие разговоры меж ними каждый день велись.
Но Маша все не решалась на чемодан и ногу. Все же дети у них с Василием. И они папку любят, хоть тот и жадный человек. На шее вон как у него радостно виснут. И пакет, опять же, с провизией стабильно заносится.
И маменька, небось, в дому свои порядки заведет: спать станут рано укладываться, а просыпаться с петухами. И сама Маша будет лямку свои одинокую тащить. По-женски, в смысле.
И в целом-то, если присмотреться, у них семья прекрасная. Это если денежный вопрос исключить. Очень прекрасная и дружная семья получается. И не решается Маша на шаг. Хоть и страдание у нее имеется.
Ошибка
