На свой первый в жизни День знаний Клюшкина опоздала.
В то сентябрьское утро они с мамой уткнулись носами в запертые двери школы-интерната № 2. Именно здесь Клюшкиной предстояло получать свое начальное образование.
Вообще-то, школа, в которую ее записали накануне родители, была совсем под иным номером – №70.
Но эта несчастная №70 погрязла в каком-то своем затяжном ремонте. И не открыла приветливо дверей для первоклассников в тот далекий год. Поэтому всех их, первоклашек, направили немного погрызть гранит науки в ближайший интернат.
Объявление, украшенное изображением кленового желтого листа, гласило, что торжественное действо, посвященное 1 сентября, состоится в той самой школе, которая изнуряла себя долгоиграющим ремонтом.
А до школы №70 бежать было километра два или даже три. По бездорожью – пустырям с полынью и прочим буеракам.
Мама Клюшкиной, для верности еще раз дернув запертую дверь, заметно расстроилась. И эмоционально выругалась: на ремонты, школы и общее бездорожье.
И даже отвесила своей Клюшкиной небольшого подзатыльника.
Мама вовсе не была жестокосердной женщиной. Напротив! Просто так расстроилась.
Но Клюшкина все равно украдкой смахнула слезу: ей было жаль и упущенной линейки с нарядными учениками, и себя, получившую небольшого подзатыльника на пустом месте.
Понеслись галопом.
Накрапывал дождь. Белые колготки Клюшкиной покрылись брызгами грязи. Лента, из которой был наверчен красивый бант, развязалась. Кособокий бант печально свисал с макушки, подпрыгивал на ухабах. От обиды и разочарования Клюшкина тихо подвывала.
Неслись, конечно, со всей мочи!
Клюшкина споро перебирала своими толстеньким ножками, но мама все равно маячила где-то далеко впереди.
Родительница шагала размашисто и раздраженно. Энергично размахивала букетом длинных гладиолусов. Будто посохом. Но ее можно понять – не каждый день отдаешь ребенка в первый класс. Это всегда очень трогательно и крайне волнительно.
Опоздали прилично – действо уже закруглялось. Усатый десятиклассник по периметру тащил на плече белобрысую девочку с острыми коленками. Девочка посматривала на всех царственно. Будто она Шамаханская царица. Гольфы девочки были безукоризненно белыми, а бант топорщился так, как ему положено. Колокольчик в руках еле слышно тренькал. Девочка пискнула что-то о готовности принять учебную эстафету. Все на них смотрели.
И Клюшкина, конечно, тоже замерла. Приоткрыла рот – рассматривала девочку и усатого носильщика. Было немного жаль и завидно, что это не она колокольчиком тренькает. И что у нее нет таких острых коленок, и такого тонкого голоса.
Какая-то сердитая женщина задернула Клюшкину в ближайшую шеренгу. Это был не класс Клюшкиной. Ее записали в 1 “Б”, а здесь кучковался 1”А”. Но времени разбираться не было – всех уже поздравили с началом учебного года, похвалили за опрятность. А потому на первый свой урок Клюшкина пошла с этим чужим классом. И посторонняя учительница одарила ее пластилином в пять цветов. Пластилин дарили всем этим “ашкам”, а чего дарили “бэшкам” Клюшкина так и не узнала. Может, и вовсе ничего.
И она, конечно, стала догадываться, что класс-то ей немного чужд. В 1 “Б” должны были сидеть за партами садиковские ее товарищи – сопливый Потапов и Настя Грибова. Но их не было – они просиживали штаны где-то в ином месте.
Клюшкина все поняла, но мудро промолчала.
Во-первых, ей надоело бегать с неприкаянным видом. Хотелось хоть какой-то определенности в школьной жизни. Начать вливаться в коллектив и уже избавиться от громоздкого букета с мокрыми гладиолусами. Во-вторых, ее волновала судьба подаренного пластилина – будут ли его отбирать.
Но пластилин пока никто не отбирал.
Помимо выдачи пластилина, Клюшкиной строго-настрого наказали на следующий же день принести в школу кассу букв и слогов. Клюшкина, чувствуя себя в 1 “А” немного нелегальным мигрантом, слегка нервничала. Боялась громких разоблачений. А потому слушала про эту кассу букв и слогов очень поверхностно. И дома не могла вспомнить – что же именно ей надо принести на урок. То ли пластилин, то ли гуталин, то ли маргарин. Получила небольшую затрещину от мамы. Не потому, что мама была злой – просто нервы уже у всех не позволяли. И мама справедливо опасалась, что ее Клюшкина так и будет слушать учителя тем местом, на котором нормальные люди сидят. И закономерно скатится в неуспеваемость. И пойдет в шпалоукладчицы.
Но учиться оказалось очень интересно.
Их 1 “А” и “Б” обосновались на первом этаже. Интернатовские дети – выше. Пересекались они в общей уборной. Интернатовские казались Клюшкиной очень взрослыми и интересными людьми – все курили в туалете и изысканно матерились. И однажды высокая девочка с великолепным начесом дала Клюшкиной, замешкавшейся у раковины, небольшого, но обидного пендаля. Шутки ради. Все, конечно, весело засмеялись. А Клюшкина – нет. Ей хотелось нравится интернатовским – они были независимыми, как коты. Но вместо симпатии – получила пинка под зад. Любой бы расплакался тут: грустно, когда хочешь нравится, а тебе неуважение.
Первая учительница – Зоя Степановна. Будто бабушка родная. Она красиво пела звуки букв и всем детям за школьные успехи выдавала картонные морковки. Морковки были качественные – ярко-оранжевые и аппетитные. Читать, считать до сотни и больше Клюшкина давно умела, поэтому морковки домой таскала тоннами. Дорожила ими, любовно складывала в ящик стола. Пересчитывала на сон грядущий.
И все было прекрасно. Ей нравился класс и Зоя Степановна со своими бумажными корнеплодами. И даже девочка с начесом нравилась. Хоть и пендаль.
А потом Клюшкины внезапно переехали – улучшили свои жилищные условия. Прощайте, дорогая Зоя Степановна, девочка с начесом и кулинария у интерната. Кулинарию с пирожными “Картошка” было жаль отдельно – туда Клюшкина ходила после уроков с сопливым Потаповым ежедневно.
В новой же школе Клюшкина приживалась сложно.
На первом же уроке ее выперли из класса вон.
Новая учительница была молодой и красивой. Ее звали по-заграничному – Дзинтра Артуровна. Дзинтра носила шляпки и непривычные яркие наряды. Ее, конечно, обсуждали все. Ходили слухи, что муж Дзинтры пожилой танковых войск полковник. А сама она любит пить красное вино и танцевать брейк-данс. И якобы если Дзинтра выпивала вина, то проверяла тетрадки зеленой ручкой. А если не выпивала – красной. И дети, получая тетрадки после проверки, с интересом гадали – пила ли Артуровна свое красное вино или обошлась зажигательными танцами.
Клюшкину выгнали с этого первого урока, хоть она и не была совсем уж хулиганкой. Просто мальчик, с которым ее посадили за парту, первым делом уточнил:
– А в тебя когда-нибудь стреляли настоящими пулями?
Клюшкина вопросу, конечно, немного удивилась, но солидно ответила: бывало такое. И даже не раз.
Мальчик, а звали его Игорь, почему-то не поверил. И они немного подрались. И Игорь ткнул Клюшкину шариковой ручкой. А Клюшкина долбанула его букварем.
Дзинтра Артуровна, прервав объяснения, за руки вывела Игоря и Клюшкину из класса. Им полагалось стоять под дверью кабинета и раскаиваться в проступке. Клюшкина раскаялась и немного поплакала: девочек из класса на ее памяти еще никогда не изгоняли.
На следующем уроке выяснилось, что в прежней школе они вообще-то здорово отставали. В этой новой школе дети уже вовсю выписывали в прописи букву “Ю”, а Клюшкина все еще с трудом царапала в прописи букву “С”. И надо было срочно нагонять коллектив. Подтягиваться и не тянуть класс назад, в пропасть.
Чувствовала Клюшкина себя, конечно, неполноценной и чужой. Будто в теплый майский день выперлась в люди в потрепанных зимних сапогах: неудобно и совестно коллектива.
А после уроков неожиданно произошла потасовка.
Рита Горбатова, староста класса, возмущенная тем, что Клюшкина нарушает дисциплину и еле корябает свою букву “С”, решила чуток подраться с новенькой. Выяснить, так сказать, отношения. Наладить коммуникацию. И они тихонько подрались в гардеробе. У Клюшкиной на затылке выросла болючая шишка, а Рита Горбатова лишилась октябрятской звездочки. Эту звездочку Клюшкина случайно выдрала с мясом из Ритиного фартука. Она честно не хотела – звездочку-то. На ней был изображен кудрявый и милый мальчик Володя.
Расстроенная Клюшкина брела домой понуро.
Ее выгнали с урока, как ранее выгоняли только сопливого Потапова. И шишка на затылке болела безжалостно. И рукавицы из собачьей шерсти она потеряла. От коллектива вот еще отстает серьезно. И звездочку дернула! Кудрявого мальчика на звездочке было очень жаль – уж он-то точно ни в чем не был виноват!
Клюшкина держала путь домой, где и стены лечат. Душа ее была совсем не на месте. Путь к дому она вообще-то помнила. Как-то сначала помнила его, а потом вдруг и забыла. И пошла совсем в иную сторону.
И вот в той стороне было по-настоящему весело! Там была водокачка. И дети, щедро налив воды, устроили каток. И Клюшкина покаталась на том катке своими валенками. И даже с кем-то хорошо подружилась. И с этими новыми товарищами пошла на дальнюю ледяную горку. На горке тоже было замечательно – она даже про неприятности забыла. Все катались на портфелях и друг на друге. На Клюшкиной тоже покатались.
Смеркалось. Настроение ее заметно улучшилось. Жить можно! Хоть тут и нет морковок, и пирожных, и начеса, и сопливого поклонника Потапова.
…Потом откуда-то нагрянет мама – с трясущимися руками и губами. Она потеряла дочь и уже напредставляла себе страшных картин про свою Клюшкину. И мама даст дочери, конечно, небольшого подзатыльника. Но тут все понятно – это от счастья и облегчения.
А на следующий день Ритка Горбатова принесет хороших шоколадных конфет – Риткина мать работала на базе и у них было много всяких хороших конфет. И угостит ими Клюшкину.
И они станут подругами на всю свою оставшуюся жизнь.
Ошибка
