В 20-30-е годы годы в Советском союзе созидался “новый человек” – идеальный строитель нового общества, ориентирующийся сугубо на общественные цели и интересы. Долой собственнические инстинкты и частную собственность! Долой церковные праздники и кухонное рабство!
Но “новый человек” созидался с очень большим скрипом – “личное” из него не выбивалось. Утопическая идея “идеального строителя” противоречила тяжким реалиям жизни людей: с неустроенным бытом, крайне стесненными жилищными условиями, низким уровнем образования и культуры, недоступностью медицинской помощи.
Письмо студента Миронова, написанное в 1928 году, озвучило “вечный и проклятый вопрос” целого поколения. И вопрос этот касался обустройства нового быта. Как увязать жизнь личную с жизнью общественной? Ведь партия, по сути, являвшаяся “третьей” в союзе мужчины и женщины, требовала ответа: и за выбор “классового” партнера, и за воспроизводство/воспитание детей, и за соответствие образу строителя коммунизма.
Студент-медик Миронов выхода из сложившейся ситуации для себя не видел, а брачные отношения его пугали. Отношения между полами, размышлял он, должны строиться так, чтобы содействовать успешному строительству социализма, а никак уж не мешать ему.
Но как подобное применить на практике?
Комсомолец, коммунист любую гражданку рассматривает, прежде всего, равным себе товарищем. А чрезмерное увлечение половыми вопросами попахивает буржуазным разложением. Но как справляться с природой? И как, интересовался студент, возможно в юности выбрать ту самую, с которой союз будет долговременным? Ведь чувства – материя хрупкая. И не всегда здесь получается “огромная поэма любви”.
“ Я сам знаю случай, – писал Миронов, – когда дивчина, которая очень любила парня, ушла потому, что он… храпел. Я жил с ним до того с месяц, и это была чистая мука: невозможно уснуть – как пила по стеклу. Другой случай. Полюбил парень девушку. Долго ее охаживал, больше года. Сошлись, обзаксились и уехали в деревню к ее родным на каникулы. А вернулись порознь, он на неделю раньше, и как бы между ними ничего не было”.
Во втором случае причина разрыва – утаенная болезнь девушки, от которой та облысела. И носила накладную косу. На каникулах секрет, видимо, открылся.
Да и сам брак, считал юноша, облегчения никому не приносит. А дает только одно – заботы да хлопоты. Сходиться надолго хорошо тем, у кого заработок и квартира. Для прочих же – сплошное мучение. Женщина партийная, заимев в браке ребенка, отходит от общественной работы. Ей некогда. И вновь она возвращается под гнет презираемого домашнего рабства.
Молодой отец, опасаясь осуждения заводской ячейки, в быту жене своей совсем не помощник. Не пришел на собрание – получи выговор и насмешки товарищей. А если детей несколько? Тут и вовсе наступает мрак.
“Не все могут нанимать прислугу, а без этого жена неминуемо превращается в домашнюю скотину. Иногда этот процесс длится довольно долго, женщина сопротивляется, но жизнь берет свое, и понемногу, шаг за шагом, женщина теряет свою общественную физиономию, сохраняя свое индивидуальное лицо лишь… в ссорах с мужем. И начинается борьба в четырех стенах”.
А еще страшнее, если жена – беспартийная. Супруга она затянет в “мещанское болото”. “И чем умнее и “культурнее” мещанка, тем легче ей удается опутать и отравить всяческими “семейственными” ядами мужа – коммуниста”.
Миронов приводит в пример своего товарища, которого жена успешно утянула в быт. Сын пролетария, ранее преданный боец революции, женившись, угодил в лапы махрового мещанства. И тревожило его с тех пор не строительство коммунизма, а ковры, буфеты, костюмы, кровать “с шишечками” и курорт для супруги.
“И лишь два раза в год, 26 октября и 1 мая, он на демонстрациях получит «вспрыскивание революционной бациллы», если… не удается избавиться от участия в демонстрации, сославшись на болезнь”.
Студент Миронов выхода для себя не видел. А власть – вполне: коллективный быт и коллективный отдых “нового человека”. Насыщенная общественная жизнь – когда и задуматься о себе некогда – успешно отвлекала бы его от личных проблем. А аборты, которые способствовали “легкомысленной половой жизни” запретили в 1936 году.
Но и эти меры оказались утопией.
Ошибка
