В юности Оля допустила трагическую ошибку – вышла замуж за парня, которому на роду было написано в нищете жить.
Этот факт Олю крайне печалил: надоело копейки считать и колготки штопать по четвертому уж разу.
Когда-то Вова, будущий муж, юной и романтичной Оле запал в душу тем, что проявил к ней серьезные чувства.
Он хотел не просто зажиматься с ней на лавках поздними вечерами. А хотел когда-нибудь жениться на Оле. Отдать ей свои горячее сердце, сильную руку и фамилию. Так и говорил: “Олюня, хочу чтобы ты однажды стала Сачковой. Верю, что в самый-самый лучший день в твоей жизни это непременно произойдет! ”. И смотрел тепло.
И не обманывал ведь! И семью, и ребенка, и статус замужней женщины – все дал.
Не сразу, конечно. Но вот как сынок Сереженька в животе у Оли зашевелился – так сразу и расписались.
Уговаривать жениться, унижаться там, не пришлось – Вова был благородный и честный.
И даже маму свою слушать не стал! Мама Вовина Оле текстом прямым заявила: нечего, мол, нищету плодить.
А он, Вова, ослушался родительницу, проявил характер!
Оля вообще на Вову тогда с гордостью посматривала. Он был очень видным парнем – высоким, брутальным. Настоящий мужчина.
Такому парню любая девчонка пороги обивать будет.
Рядом с Вовой Оля чувствовала себя хрупкой. И защищенной от всех невзгод. Вова так и говорил: “за тебя, Олька, любого порву. Только пальцем покажи – кого рвать”.
Оле было приятно. Вот укажет она пальчиком на обидчика – и полетят клочки негодяя по закоулочкам, будет знать тот негодяй.
Единственным минусом семейной жизни Сачковых стала острая нехватка финансирования.
Но Вова прямо перед подачей заявления в ЗАГС предупредил: порча на деньги по роду нашему сильная идет.
Оля тогда лишь легкомысленно отмахнулась: заработаем.
Образование у мужа было в целом неплохое – тракторист-машинист.
Но тракторов у них в городишке, к сожалению, не было. Вова после ПТУ отслужил в армии и не знал куда себя приткнуть – беда многих мужчин. То на стройке, то на кондитерской фабрике разнорабочим батрачил.
И везде работать тяжко ему было – пузо-то надрываешь на работе, зимой обморожения получаешь, летом – тепловые удары.
Вову жалко было тогда до слез.
Свекровь приходила, смотрела на Вову своего, плакала в голос: такое ярмо, сынку, на шею ты водрузил, такое ярмо…
Оля тогда в декрете сидела – времени на хозяйство было полно.
Осваивала рецепты супа из молодой крапивы. Сереженька был маленький, расходов великих не требовал. Супа из лебеды Оля наварит, с Сереженькой “ладушки” поучит и Вове пятки усталые пощекочет – чтобы спал крепче.
В полтора года Сереженька в ясли пошел, а Оля в школу, учительствовать. Суп на крапиве к тому моменту почему-то уже вызывал изжогу, а чувство насыщения больше не вызывал.
Муж Вова трудился охранником в магазине “Планета продуктов”. Нормальная работа, очень мужская. Форма опять же на Вове.
Оле в беззаботной юности летчики очень нравились – симпатичные они такие все, в форме этой. Вова не летчик, конечно, но тоже в форме. Если очень сильно зажмуриться, то Вова немного смахивал на красивого летчика, покорителя небес.
У них в городишке мужчины вообще или заводчане, или охранники, или алкоголики. То есть, объективно, выбирать стезю мужскому полу было особо не из чего.
Были правда еще и те, кто в конторах сидит – в администрации там или в суде. Вова таких мужиков презирал немного – влезли за счет мам да пап на теплые места. Как бабы штаны в тепле протирают! Пристроились блатные. А вот на мороз бы вас, крышу латать.
В магазине Вова тоже привычно впахивал.
Сутки работал – ассортимент стерег. Потом три дня дома сидит – отдыхает от работы. Телек смотрит, с дикторами дискуссии ведет о судьбах страны. Накричится у телевизора с дикторами этими, отведет душу, выскажет наболевшее – и бегом к компьютеру.
Оля с работы несется, одной рукой Сержу из сада ведет, на второй руке пакет с полезными крупами висит, а авоську с картошкой подбородком зажимает.
Вова привычно у компьютера сидит. Морда красная у Вовы, волосы торчком, пальцы из дырявых носков топорщатся: “В атаку!” .
Трехлетний Сережа атаки пугался – норовил под кровать забиваться. По ночам просыпается, лобик взмокший и куксится весь – фашистов на танках боится.
Оля вообще долгое время с пониманием к ситуации была.
Вову за безденежье никогда не гнобила. Терпела. Потому что ведь и в горе, и в радости. Да и порча еще, не забывайте.
Работа у мужа нервная – с людьми целый день. Со смены еле живой приходит. Олю за беспорядок в квартире строго отчитывает, сыну Сереже подзатыльника профилактического отвешивает. Чтобы Сережа человеком вырос. Потом долго курит на балконе. Далее восстанавливается длительным сном на диване.
А как иначе?
Побегай-ка целый день за вороватыми трудными подростками и ушлыми пенсионерами, которые то шоколадку спереть хотят, а то и сыру кусок вынести.
Магазин держит серьезный мужчина по имени Тахир. Вову каждый день зло и надменно отчитывает: спишь тут, мол, а бабка вон у тебя под носом окорок свиной вынесла за пазухой. И ящик водки выкатила.
И даже выгнать из “Планеты продуктов” Владимира грозится.
Вова при виде Тахира брови грозно сводит, глаза делает острыми, как у чекиста, выражение лица зверским. И к витрине с сыром чешет, карман на ходу придерживает, будто там у него маузер припрятан. С бабок вострого своего глаза не спускает.
Экономия еще у Сачковых, конечно, жесткая.
Вова туфли с выпускного школьного донашивает. Как с девятого класса выпускался в остроносых туфлях, так их и донашивает.
Оля про обновки тоже не вспоминает. Все с чужого плеча. Не совсем, конечно, с чужого. С родственного. Сестра Оле вещи приносит. Оля мелкая, а сестра – женщина дородная, пятьдесят восьмого размера. Оля где-то чуть подошьет, а где-то чуть присборит. Так и носит.
В магазинах Вова всегда ходил за Олей с сердитым выражением лица. Если Оля с прилавка чего возьмет, то и вовсе налетал Вова на нее коршуном. Натренировался на пенсионерах.
Только Оля к сырку глазированному руку протянет – Вова уже тут как тут. И шипит в самое ухо супруге возмущенно: “не хватай, Оля, все подряд. Сырки эти никто не ест – наберешь и в мусорку выкинешь”. И сырок из рук вырывает и кладет его на витрину. А Олю чуть не за ворот пальто от этих несчастных сырков тянет к выходу.
А Сережа на те сырки смотрит печально и безнадежно.
А Вова весь вечер потом ноет: “только пусти тебя в магазин, Оля. Все готова скупить! Хапаешь, как перед голодной годиной. Нерачительная ты, Оля, хозяйка. Безголовая!”.
И непременно маму свою в пример приводит: “Маменька вот, бывалоча, наберет окорочков куриных пластами замороженными, гречи мешок возьмет, макарон мешка два-три. И кормит нас с сеструхой месяц – сытно и бюджетно. И ничего – все выросли, никто от голоду не помер…”.
Вовин папенька в тот период много выпивали, не работали. Но мама всех вытянула, на ноги поставила.
Муж зарабатывал мизерно. Выдавал Оле на пласт окорочков да мешок макарон. Себе на сигареты немного придерживал.
Остальное списывали у него в счет погашения долга по кредиту.
На рождение Сереженьки Вова подарил себе приличный компьютер. Имел полное право – не каждый год наследник у него рождается. Компьютер был кредитным, а платить этот кредит стало как-то почти сразу нечем: Вову как раз с кондитерской выгнали.
Свекровь компьютера не одобрила: не жили богато, нечего и начинать. Как в воду смотрела. Платит Вова за тот компьютер уже два года, а еще три впереди.
Вова, выдавая Оле на питание, напоминал, что тратить финансы бездумно нельзя, надо экономнее жить. Богатые не те, кто много зарабатывает, а те, кто мало транжирит. Вон люди в деревнях без работы живут, без зарплаты. Своим хозяйством питаются и одеваются. И морды у всех откормленные, румяные. Некоторые еще и на похороны умудряются откладывать.
Олина зарплата учителя музыки на оплату съемной квартиры шла полностью. Ни копейки от нее больше и не оставалось. Так и жили.
Свекровь немного помогала, конечно.
Она многое в жизни повидала. Знала чудные рецепты приготовления пяти сытных блюд для всей семьи из одной куриной гузки. И минимум три способа штопки носков.
Помогала советом по экономному ведению хозяйства и даже иногда деньгами.
Деньги давала всегда Вове на руки в торжественной обстановке – при Сереже и Оле. Строго давала Оле наказ: на глупости средства не спускать. И мужика своего беречь. Пусть он мужчина и небогатый, но зато не пьет.
Украдкой Оле, конечно, мечталось и о шубе, и о машине маленькой. Она представляла себя такой вот женщиной роскошной – в шубе, на красной машинке, вся небрежная, загадочная, туманная и духов шлейф за ней на километр. И Сережа чтобы был толстым. Толстым, с капризными губками. Чтобы как барчук был ее Сережа. И чтобы новый малыш, которого Оля носит под сердцем вот уж четвертый месяц, имел все лучшее сразу.
Но порча! Оля собиралась как-то выкроить и к местной ясновидящей сходить, порчу снять.
