Сын Ирины Петровны, Вася, женился почти год назад.
Женился по большой любви.
Его супруга, Маняша, была девушкой фигуристой и, вроде, не совсем пропащей: институт какой-то заканчивала, где-то подрабатывала. Не курила. Ирина Петровна курилок на дух не переносила. И была довольна, что Маня хотя бы не дымит.
На Васю эта Маняша смотрела влюбленной кошкой.
Была легкомысленной какой-то, несерьезной. Рот вон вечно до ушей, как у Буратино. Все бы ей веселиться и хихикать – Буратино и есть.
И не ясно: или это ума Маня недалекого, или просто молодость в одном месте играет.
Ирина Петровна сначала была против, конечно, чтобы Вася ее бракосочетался.
Молодой еще хомут на шею себе напяливать, окстись, сыну!
Еще и девушек хороших даже, можно сказать, не видел вблизи. Может, и поинтереснее бы этой Маняши девушка встретилась. Торопиться-то некуда – парень молодой.
Маняш всяких тыщи еще будут – успевай отбиваться.
Сейчас, объясняла мать Василию, впряжешься в этот обоз – потом жалеть будешь. Ой-ей, как жалеть! Сядет тебе Маняша на шею и ногами сучить начнет: ноооо, вези шибче! И не скинешь уже поклажу эту запросто – дети быстро состругаются и привычка к жене образуется. Ты и жизни-то, сынок, совсем не знаешь. Не пожил для себя – первая окрутила. И не поживешь уже – будешь из-под Маниного подола краем глаза только выглядывать на ту жизнь. Выглядывать и локоток кусать. Помяни мое родительское слово.
Но где там.
Сын сказал решительно – женюсь и точка. Лучше Маняши женщины нет во всем мире. Люблю, как в жизни раз. Если не с Маней, то в омут головой. И прощайте, маменька.
И слюни у него капают. И глаза бессмысленные.
Дурак, конечно. Гормон это играет. А отыграет – что останется? Пшик останется.
Васе было двадцать восемь – ребенок совсем.
Дети сейчас вообще очень медленно взрослеют – издержки сытой жизни. До тридцати лет все из себя сущие подростки.
Потом смирилась, конечно, как-то Ирина Петровна с Маней этой, притерпелась.
Она хоть невестку и не обожала, но и палок в колеса решила браку не совать, с сыном отношений не пакостить.
Ребенок единственный все же.
Даже жилье сыну обеспечила – пустила молодых пожить в квартиру, унаследованную от матери. Квартира была далеко от жилья самой Ирины Петровны – на окраине города, два с половиной часа езды в один конец. Жилплощадь была приличная – в две комнаты. Без ремонта, правда, и мебель древняя: трельяжи, комоды, шкапчики полированные.
Молодежь такие квартиры зовет обидным словом “бабушатники”.
Но, согласитесь, лучше родовой “бабушатник”, чем Вася бы на съемные углы гробился – тратил деньги и скитался.
Серьезный вклад в жизнь новой ячейки общества, таким образом, Ирина Петровна сделала. А могла бы сдавать недвижимость и копеечку иметь. Но сын единственный, любимый, поэтому и не жаль для него ничегошеньки.
Манина родительница вон жилья выдать молодоженам не сумела. И вообще материально участвовала в жизни детей мизерно – однажды чуть добавила на стиральную машинку да и умыла руки: бюджетница мы.
К новобрачным Ирина Петровна не лезла: чай, не колхозница, к молодым носы совать. Есть Маняшу поедом не собиралась: женились так и живите пока, а там уж как получится. Это пусть бескультурные женщины своих снох открыто гнобят – сплетничают, потрясают нижним неприглядным бельем.
А Ирина Петровна женщина интеллигентная, она до такого не опустится.
Даже в гости не ходила, не надоедала. Ее, вообще-то, и не звали, но она бы и не пошла – чего она там не видела-то? Пылюку под диваном? Буратину по наследной квартире хозяйкой вышагивающей?
Внимания также особого к себе не требовала, хоть она и мать.
Другие-то матери вон как требуют этого внимания! Пляшите вокруг них – названивайте им ежедневно, про сон и здоровье справляйтесь, навещайте еженедельно. А она – нет, она – совсем другое дело. Позвонит сын пару раз в неделю, бегло поинтересуется жизнью – и хорошо. Заедут с невесткой к ней на блины – и на том спасибо.
Навязываться привычки не имеем.
Ирина Петровна, конечно, на тех блинах пристально высматривает – не пробежала ли какая кошка между молодыми, все ли ладно там?
Но Маняша продолжает кошкой влюбленной смотреть – на загривке аж волоски от напряжения дыбятся. Сын Вася в ответ глядит: слюни пускает, глаза туманные. За руки все держатся. Тьфу смотреть.
И все так бы оно и было – интеллигентно и современно.
Если бы не вмешался рок.
Однажды пришлось Ирине Петровне нагрянуть на квартиру к сыну.
Позвонила соседка по наследной жилплощади, пенсионерка Тамара Аристарховна. Квартиранты сверху, лимитчики которые, затопили, к едрене фене, все восемь нижних этажей. Тонем мы натурально, Ирочка. Захлебываемся! Не обучили их в деревнях кранам-то бошки не скручивать. Вот и скрутили, и потоп людям устроили. И вас, Ирочка, тоже затопило чудовищно. Я Васе-то твоему звоню, звоню – а у него номер отключен! Беги, спасай остатки имущества!
И Ирина Петровна рванула спасть – воду подтирать или даже ведрами черпать. Неслась споро – язык на плечо. Хорошо, что в отпуске была и ключи запасные имела.
Прибежала взмыленная: пар из ушей валит, сердце прихватывает.
Но квартира от проделок лимитчиков почему-то совсем не пострадала – не дошел до нее потоп.
Выдохнула облегченно Ирина Петровна, но рано: лучше бы дошел тот потоп! Смыл бы все это безобразие и она бы ничего не знала.
В наследной квартире натуральная свистопляска происходила.
Духами Маняши несет так, что слезы из глаз.
И всюду ее тряпки – и на стульях тряпки, и на диване, и на дверцах шкапчика полированного. Колготки, юбки, кофты.
Под диваном пыль клубочится. И на комоде пыль в палец толщиной – бери и пиши послание матерное хозяйке. Тьфу просто!
Как они тут дышат, в пылюке этой? Как Вася дышит? У него, у Васи, бронхи слабые с рождения.
Ирина Петровна и в холодильник сунулась.
В конце концов, юридически жилплощадь ее. И холодильник тоже ее. Захотела – сунулась.
Холодильник был под стать жилью – полки в липких разводах, засохшие горбушки хлеба по углам прячутся.
Но главное – все полки агрегата “Морозко” были забиты покупной едой.
Борщ в коробке. Запеканка овощная – тоже в коробке. И салат из огурцов. И даже какие-то невзрачные сероватые макароны были покупные. Все в коробках и каких-то коробушках. На таре этой разнокалиберной большими буквами обозначено: “Здоровое питание. Худейте с нами играючи”. И тетка нарисованная с тех коробок на Ирину Петровну поглядывает – пузо и щеки втягивает, борщ из коробки с довольным видом прихлебывает.
Явно все это очень дорогое и невкусное, не домашнее. И наготовлено абы какими руками.
Ирина Петровна от холодильника аж отшатнулась: караул сплошной.
Мало того, что в нем грязища, как у неблагополучных элементов общества, так там еще и еда черт-те какая содержится.
Это же какой хозяйкой нужно быть, чтобы готовый борщ покупать? Никудышной хозяйкой. Такой хозяйке грош цена. И руки такой хозяйке надо повыдергивать сразу при рождении.
И вот несчастный Вася ее, с детства имеющий проблемное пищеварение, вот этим всем питается – покупными борщом и запеканкой. Зарабатывает себе язвы и отравления.
Неужто он тарелку супа свежеприготовленного руками супруги не заслужил?
Эх, Вася-Вася…
Другой бы мужик тем борщом супруге кудри попортил.
Ирина Петровна таблетку валидола под язык сунула, веником пылищу сбивает, холодильник опрастывает, тряпки Манины в аккуратные стопочки складывает: вот кофты, а вот трусы.
Пусть стыдно будет Мане!
Ей хату и сына доверили, а она вон чего. Тьфу еще раз.
Тут и Тамара Аристарховна заскочила на огонек. Поцокала на пылищу и коробочную тетку с борщом.
И всю правду-матку Ирине Петровне вывалила.
Васька живет-то так себе. Мучается с молодухой своей. Женщину они, рожи наглые, наняли – прибирать дома свинарник. Один раз в неделю к ним та женщина ходит – углы метет, окна моет, постели трясет. Вывозит залежи ихние, беспорядки ворочает.
И совести у Маньки-то ведь хватило ту женщину Тамаре Аристарховне присоветовать! Мол, берет совсем недорого. И вам не уродоваться, старческих конечностей не выкручивать.
Соседка на них руками тогда замахала, конечно. Не привыкши мы, говорит, чтобы горшки за нами ворочали, шелуди наши отбивали. Нас барами не воспитывали, к хозяйству сызмальства приучали. Постеснялись бы такое предлагать пожилой женщине.
А Маня хихикает, будто болезная. Мы, говорит, на работах животы надрываем до ночи. Нам, говорит, хочется накопить побыстрее средств денежных и квартиру себе приобрести – большую и новую. Некогда нам поломойствами увлекаться – недюжинным умом деньжищи хорошие зарабатываем, устаем смертельно. Домой приходим – и на диван сразу до утра брыкаемся.
Так вот и сказала невестка ваша бесстыжая.
Аристарховна еще немного поплевалась, поцокала и убралась восвояси.
А Ирина Петровна окна мыть кинулась и сантехнику полировать. И мысли свои невеселые все гоняет.
Негодная жена Васе, сыну единственному, досталась. Хавронья какая-то. Шалопайничает сутками – ручки бережет.
Квартиру в хлев оборудовала! В холодильнике сплошная антисанитария и сифилис прописались. Подумать только: не готовит баба молодая! Кормит мужа чем попало. Деньги на чужую стряпню отваливает. Не жалко денег – Вася-дурак еще заработает.
Теток вон посторонних в дом пускает – свинарники за собой выкорчевывать. И не стыдно ведь конюшен своих обнародовать – сраму никакого девка не имеет.
Знай только денег отваливать успевает.
Зачем такая жена?!
Сама-то Ирина Петровна с позору бы сгорела чужих людей к себе в клозет запускать на уборку. Или в спальне ворошить. Брезгливо это – будут всякие белье ее руками еще трогать.
Ирина Петровна даже сплюнула досадливо.
А ребенка народят? Несчастный тот младенец будет – хаос и борщ покупной, вот и все детство.
Сама Ирина Петровна тоже всегда работала. На производстве трудилась. Но дома у нее хлевов не водилось. Пол мыла, белье на руках терла. В холодильнике сифилиса днем с огнем бы не нашли. И готовила семье домашнее. На работе оттрубит и к плите – ужин и обед варганит. Семью домашним накормить – первая бабья обязанность.
Ирина Петровна все больше горячилась.
Даже интеллигентность и современность решила на время отодвинуть: вот только придет пусть невестка Маня. Все-все она ей выскажет. Пусть вот только на пороге появится.
