Оля с мужем разводиться собралась. А ее все за этот шаг очень стыдили. Чего это, говорили, жизнь нормальному мужику ломать удумала? Чисто змея ты бессердечная, а не женщина. Без угла ведь человека оставляешь. Окстись! И бумеранг уже в пути.
Но Оля всю эту критику слушать отказывалась. Идите-ка вы, говорила. Из своих вон глаз бревна лучше повытаскивайте. Ишь. И не развестись уже спокойно человеку. Устроили тут сущее средневековье. А мы в свободной стране живем. И куем свое личное счастье как кому приспичило.
А начиналось все замечательно.
Сошлась Оля в свое время с мужчиной по имени Никодим. И такой уж он пригожий человек был — спокойный да хозяйственный. Немного бирюк. Чуть постарше Оли. И к ней очень уж тепло относился — шарф заботливо повязывал, оладьи на завтрак пек, получку всю до копейки отдавал. Был, конечно, и небольшой недостаток у Никодима — молчаливость излишняя. Смотрит на Олю и все молчит. За выходной, бывало, лишь парой коротких слов с супругой и перебросится: “тю” там или “эхма”. Но Оле это даже по душе было. Предыдущий-то ее супруг, Серега, в карман за словом не лез и скучать не давал, фестивалил без устали: то в милицию загребли, то пропил последний телевизор. Веселился отчаянно — пока не помер.
И вот они жили уже с пяток лет. Квартирку Никодима продали, конечно. На вырученное жилплощадь Оли облагородили. И на учебу Олиной дочке средств выделили. А на оставшееся прекрасный домик в деревне Плюгавкино выкупили. Чтобы в отпуске там отдыхать душой — речка, рыбалка, небольшой огородик. Ягода всякая, картофеля четыре сотки. Домик в области — всего-то восемь часов езды поездом. Первозданная природа и четыре дома с глухими бабками. Пейзажи потрясающие. Правда, ни света, ни газа. Но тихо и красиво до слез. Никодиму очень уж там по нраву было.
Сначала в браке их было терпимо, а потом тоска обрушилась. Чувствовала Оля, что в болото старости Никодим ее тащит: ни фейерверка чувств, ни бесед по душам. Ни даже изумительных сюрпризов. Все обыденно — получка, оладушки, шарф. Летом — Плюгавкино. И имя вон у него какое — стариковское. И стало Оле от Никодима пыльными комодами нести. Тоска зеленая накрыла все ее женское естество. Будто и не супруг он ей, а кровный дедушка. Даже с Серегой ей жилось куда бодрее. Изнемогать Оля начала. И даже в апатию свалилась — поправилась, подурнела лицом. Шаль носить начала. И мечтала даже в Плюгавкино вовсе перебраться — все равно от жизни ждать ей уж нечего. Картофель бы там возделывала и с бабками здоровалась. Ждала бы окончания земного бренного пути. Хоть и сорока лет ей еще не брякнуло.
Но судьба выдала интересный поворот. В автобусе к ней симпатичный мужчина привязался. Ах, какая девушка, говорит. Ах, какие сизые глазоньки у нее. И фигурка ладная. Чистая Мона Лиза. Давайте-ка, мадамочка, знакомиться и водить тесную дружбу. Я — Вольдемар, свободный художник. А Оля смотрит на кавалера и понимает: вот оно то самое, заветное, прихлопнуло ее. Чувство. И завязались меж ними любовные отношения. Ураганы страстей и водопады нежности. Потоки единения душ. Кто любил по-настоящему, тот легко себе все представить сможет.
Муж Никодим, тем временем, еще тише стал. Разговоры и вовсе прекратил. Все оладушки печет да шарф Оле повязывает покрепче. А мужчина из автобуса, Вольдемар, долго расшаркиваться и не стал. Разводись, говорит, Олюшка. Прекращай эту экзекуцию и выходи за меня. Будем жить всем на зависть. Дитя заведем совместного. И лучше девочку, чтобы на тебя смахивала. А Никодим твой пусть в Плюгавкино едет, освобождает, так сказать, новой ячейке жилплощадь. Тем более, ему там, в деревеньке, очень по душе.
И Оля согласная. Нелепо жизнь с нелюбимым коверкать, если рядом чувство безумное творится. Пусть-ка Никодим в деревню перебирается — там и воздух чистый и пейзажи играют красками. И нравится ему там до потери сознания. И как это — без угла оставляет? С углом Никодим будет — дом еще крепкий, еще продюжит какое-то время. Вот такая ситуация.
