сын женился на чудовище

У Евдокии Макаровны сын женился. Парень он был сугубо положительный — работал и серьезность характера имел. Другие ребята вон на мопедах катаются и девчонок портят. А ее Коля — иное дело совсем. С работы все домой бежал. Дрова колет и поросям питание задает. И на сына

У Евдокии Макаровны сын женился. Парень он был сугубо положительный — работал и серьезность характера имел. Другие ребята вон на мопедах катаются и девчонок портят. А ее Коля — иное дело совсем. С работы все домой бежал. Дрова колет и поросям питание задает. И на сына этого Евдокия всю жизнь нарадоваться не могла. Отрада, сущая родительская отрада.

И вот — женился. Ожидалось, конечно, что выбор иной будет сделан. Возьмет, допустим, Коля девушку из родного села Нижние Корюши. Из педагогов или бухгалтерии местного лесхоза. Себе под стать — серьезную. Про которую никто и слова дурного рта не откроет сказать. А нечего просто пакостного тут говорить — такая эта девушка честная. И с милым именем — Тоня или Вера. Работящая из себя. И здоровья отменного. Бедра чтобы объемные, а сама шустрая. Пироги бы пекла с морковью. В огороде траву драла с задором. И Евдокию называла матушкой. Такую невестку, согласитесь, каждый себе пожелает.

Зачем в 21 веке мужчине женщина? Мне не нужна. Разве что совсем немного

Но Коля выбор сделал внезапный. Нашел он себе невесту в городе, в районном центре. И как уж они там промеж себя снюхались — большая загадка.

Евдокия в первый раз увидела этот выбор сына и обомлела. А в голове ее одно стучит: “гнать в загривок”.

А сами посудите. У невесты той ногти имелись на руках звериные — длинные и загибаются хищно. Перламутрового отливу. Будто это дикобраз какой в гости пожаловал. А юбка такая нацеплена, что самый срам почти и не прикрывает. Да и самого сраму там — кот наплакал. “А плодоносить шибко-то и не станет, — Евдокия Макаровна заключила, — но коли и родит, так задохлика какого. Эх, сыноооок, вот уж горюшко…”.

Невестка не может родить. Оставаться без внуков?! Не согласная я

И смех у этой Глаши был дурноватым — будто полоумная она какая. Хоть и в техникуме обучается. Все смеется, Колю за загривок хватает. “Стыдоба, — Евдокия Макаровна украдкой в кулак сплюнула, — вопиющая срамотища. Пойти, мабуть, отворот какой у бабки Зайчихи на Колю попросить?”.

Чаю напились тогда Глаша с сыном и гулять по селу пошли — людей смешить. Будто бездельники. Глаша эта и чайного сервизу не предложила за собой помыть. Евдокия даже поплакала недолго за печью — так ей обидно за Колю стало.

Но гнать в загривок никак не вышло. Сын Коля невесту в город сплавил и домой заявился в тот вечер.

— Женюсь на Глаше, — орет с порога, — срочно женюсь. Это любовь всей моей судьбы. И лучшей женщины в мире нет. Завтра же заявление подаем. Жалею только, что ЗАГСы в ночные смены не работают — прямо сейчас бы и поскакал заявление подавать!

И поженились они, конечно. Дело это простое — каляку в паспорте шлепнуть. Расписались и живут себе. Арендуют небольшой чулан.

В том чулане — а Евдокия в гости наведалась и как следует все разглядела — ничего и нет по хозяйству. Только табуретов два штуки, топчан и трюмо. На трюмо Глашины духи стоят и тени различных оттенков. Кастрюли даже не имеется элементарной! И дуршлага. Зато под трюмо мышь сидит.

Невестка кормит сына покупной едой. И не прибирает дома сама. Зачем она такая вообще нужна?

— А что же, Коля, — Евдокия Макаровна, условия оглядев, разговор осторожно завела, — а неужто в чулане данном будете вечно проживать?

А Коля хохочет. Будто тоже полоумный. Как Глаша вот егошняя.

— Может, и будем, — отвечает, — а чего нам не поживать?!

— А о своем углу задуматься, к примеру, — мать его интересуется, — подкопить бы некие средства. Уже полгода этак в чулане сидите. А подкопить бы и взять квартирку небольшую хоть. Детки, небось, скоро пойдут. Как вы семейством тут пробиваться будете?

— Детки не пойдут, — Коля опять хохочет, — Глаша моя — студентка второго курса. И ей не до деток покамест. Она вон учебники читает и в заведение ходит каждый день. К вечеру явится — чаю с сухарем попьем. А опосля дрыхнем на топчане сурками. Наслаждаемся обществом друг дружки.

— Эть… С сухарем! Ты, сыну мой,- Евдокия растревожилась, — хоть ужинаешь ли горячим когда? Вон внешность у тебя какая затрапезная стала. Схуднул лицом и фигурой.

— А когда ужинаю, а когда и нет, — Коля все веселится, — я, маменька, сыт по самое горло безумной нашей любовью. Но вот супруга моя уважает порой в общепит сходить. И мы с ней с получки моей по столовым и кафе расхаживаем. Там и поужинаем иногда. Не жизнь, а малина.

— Дорого, небось, это, — Евдокия прикинула, — по столовым-то деньги просаживать! Чай, не печатает их станок. На заводе жилы тянешь.

— Когда и дорого, — Коля соглашается, — приходится, признаюсь, в какой раз и у товарищей с работы перехватить финансов. Глаша-то моя городская — красивую жизнь ей не запретишь. Принесу получку — она себе платье сразу наберет и ридикюль им в тон. Горжетку вот намедни еще прикупила — холодает погода-то. А остаток грошей мы в общепитах просиживаем. Так и живем — молодо, беззаботно. Смеемся очень много и счастливы.

— Это, Николай, — мать отвечает, — смешно дураку. Что нос-то на боку. Лучше бы вы откладывали под топчан излишки. И за некоторые годы солидная бы сумма туда набежала. И взяли бы себе комнату в собственность. Детки бы пошли. Нормальная семья. А так живете беспризорниками. Тьфу глядеть.

— А пусть и беспризорниками, — Коля уже сердится начал, — это наше дело личное.

И щеки худые надул. Обиделся.

Свекровь огорошила. Ты, говорит, у меня главная претендентка на то самое. А я не знаю, что ей ответить

И Евдокия Макаровна в следующий свой визит приехала с большой телегой. Привезла снеди всяческой. Овощей мешок и кур из собственного хозяйства, три штуки аж.

Зашла она в чулан и подарки на топчан сгрудила.

— Глаша, — объявила Евдокия торжественно, — отныне завязывай-ка с хождениям по столовым всяким. Я на собственном горбу приперла эту продукцию. Готовь-ка Коле свое, домашнее. И денег вам экономия будет. Откладывайте на хату будущую. Не век же вам по чуланам бедствовать! Живите дружно!

И отбыла собой очень довольная.

А через неделю к ней Коля уже на побывку явился. Лицо у сына радостное, хоть и совсем отощалое — сквозь кожу структуры черепа просматриваются.

— А что же, Коля, ты на живого человека совсем не смахиваешь, — мать его руками всплеснула, — неужто на курях домашних так выглядеть гоже?

— Куря домашние, — Коля поясняет весело, — нам не сгодились. Глаша моя их щипать не обучена. Она их, курят, испугалась до визгу. Пришлось реализовывать птицу на ближайшей автобусной остановке. И на вырученные средства в общепит пройтись. А овощной мешок у нас в чулане и вовсе кто-то спер. Может быть, и мыши. Поэтому отчаянно нуждаемся мы на сегодняшний день в деньгах. Если у вас, маменька, чуток припрятано на похороны, то и поделитесь. С получки верну все до копейки. Вы меня знаете.

Привезли в гости внучку. И забрали почти сразу. Объели нам ребенка, сказали

И вид у сына виноватый сделался. А Евдокию Макаровну тут и понесло, конечно.

— Бросай свою психическую, — кричит она, — затолкнет она тебя под монастырь! Курей щипать не умеет! Красиво жить обожает! Бросай сию же минуту!

И даже ногами затопала.

А Коля зачем-то обиделся. Дров порубил и уехал с первой же электричкой в свой райцентр.

Сыну девятнадцать: женюсь и жить будем с вами. «Как-нибудь утрамбуемся»

И вот уж с пару месяцев общения никакого они не поддерживают. Знает лишь Евдокия, что очень ее Коля веселый по городу прогуливается. И Глашу под руку держит. Та, вроде как, в положение интересное вошла.

А сердце Евдокии — оно материнское. И покоя никакого не имеет. К бабке Зайчихе идти Клавдия Макаровна собирается. В ноги ей падать, просить помощи уж хоть какой.

Дочери восемнадцать. Выходит замуж за голодранца. На вокзал, говорит, скитаться пойдем

этого Евдокия всю жизнь нарадоваться не могла. Отрада, сущая родительская отрада.

И вот — женился. Ожидалось, конечно, что выбор иной будет сделан. Возьмет, допустим, Коля девушку из родного села Нижние Корюши. Из педагогов или бухгалтерии местного лесхоза. Себе под стать — серьезную. Про которую никто и слова дурного рта не откроет сказать. А нечего просто пакостного тут говорить — такая эта девушка честная. И с милым именем — Тоня или Вера. Работящая из себя. И здоровья отменного. Бедра чтобы объемные, а сама шустрая. Пироги бы пекла с морковью. В огороде траву драла с задором. И Евдокию называла матушкой. Такую невестку, согласитесь, каждый себе пожелает.

Зачем в 21 веке мужчине женщина? Мне не нужна. Разве что совсем немного

Но Коля выбор сделал внезапный. Нашел он себе невесту в городе, в районном центре. И как уж они там промеж себя снюхались — большая загадка.

Евдокия в первый раз увидела этот выбор сына и обомлела. А в голове ее одно стучит: “гнать в загривок”.

А сами посудите. У невесты той ногти имелись на руках звериные — длинные и загибаются хищно. Перламутрового отливу. Будто это дикобраз какой в гости пожаловал. А юбка такая нацеплена, что самый срам почти и не прикрывает. Да и самого сраму там — кот наплакал. “А плодоносить шибко-то и не станет, — Евдокия Макаровна заключила, — но коли и родит, так задохлика какого. Эх, сыноооок, вот уж горюшко…”.

Невестка не может родить. Оставаться без внуков?! Не согласная я

И смех у этой Глаши был дурноватым — будто полоумная она какая. Хоть и в техникуме обучается. Все смеется, Колю за загривок хватает. “Стыдоба, — Евдокия Макаровна украдкой в кулак сплюнула, — вопиющая срамотища. Пойти, мабуть, отворот какой у бабки Зайчихи на Колю попросить?”.

Чаю напились тогда Глаша с сыном и гулять по селу пошли — людей смешить. Будто бездельники. Глаша эта и чайного сервизу не предложила за собой помыть. Евдокия даже поплакала недолго за печью — так ей обидно за Колю стало.

Но гнать в загривок никак не вышло. Сын Коля невесту в город сплавил и домой заявился в тот вечер.

— Женюсь на Глаше, — орет с порога, — срочно женюсь. Это любовь всей моей судьбы. И лучшей женщины в мире нет. Завтра же заявление подаем. Жалею только, что ЗАГСы в ночные смены не работают — прямо сейчас бы и поскакал заявление подавать!

И поженились они, конечно. Дело это простое — каляку в паспорте шлепнуть. Расписались и живут себе. Арендуют небольшой чулан.

В том чулане — а Евдокия в гости наведалась и как следует все разглядела — ничего и нет по хозяйству. Только табуретов два штуки, топчан и трюмо. На трюмо Глашины духи стоят и тени различных оттенков. Кастрюли даже не имеется элементарной! И дуршлага. Зато под трюмо мышь сидит.

Невестка кормит сына покупной едой. И не прибирает дома сама. Зачем она такая вообще нужна?

— А что же, Коля, — Евдокия Макаровна, условия оглядев, разговор осторожно завела, — а неужто в чулане данном будете вечно проживать?

А Коля хохочет. Будто тоже полоумный. Как Глаша вот егошняя.

— Может, и будем, — отвечает, — а чего нам не поживать?!

— А о своем углу задуматься, к примеру, — мать его интересуется, — подкопить бы некие средства. Уже полгода этак в чулане сидите. А подкопить бы и взять квартирку небольшую хоть. Детки, небось, скоро пойдут. Как вы семейством тут пробиваться будете?

— Детки не пойдут, — Коля опять хохочет, — Глаша моя — студентка второго курса. И ей не до деток покамест. Она вон учебники читает и в заведение ходит каждый день. К вечеру явится — чаю с сухарем попьем. А опосля дрыхнем на топчане сурками. Наслаждаемся обществом друг дружки.

— Эть… С сухарем! Ты, сыну мой,- Евдокия растревожилась, — хоть ужинаешь ли горячим когда? Вон внешность у тебя какая затрапезная стала. Схуднул лицом и фигурой.

— А когда ужинаю, а когда и нет, — Коля все веселится, — я, маменька, сыт по самое горло безумной нашей любовью. Но вот супруга моя уважает порой в общепит сходить. И мы с ней с получки моей по столовым и кафе расхаживаем. Там и поужинаем иногда. Не жизнь, а малина.

— Дорого, небось, это, — Евдокия прикинула, — по столовым-то деньги просаживать! Чай, не печатает их станок. На заводе жилы тянешь.

— Когда и дорого, — Коля соглашается, — приходится, признаюсь, в какой раз и у товарищей с работы перехватить финансов. Глаша-то моя городская — красивую жизнь ей не запретишь. Принесу получку — она себе платье сразу наберет и ридикюль им в тон. Горжетку вот намедни еще прикупила — холодает погода-то. А остаток грошей мы в общепитах просиживаем. Так и живем — молодо, беззаботно. Смеемся очень много и счастливы.

— Это, Николай, — мать отвечает, — смешно дураку. Что нос-то на боку. Лучше бы вы откладывали под топчан излишки. И за некоторые годы солидная бы сумма туда набежала. И взяли бы себе комнату в собственность. Детки бы пошли. Нормальная семья. А так живете беспризорниками. Тьфу глядеть.

— А пусть и беспризорниками, — Коля уже сердится начал, — это наше дело личное.

И щеки худые надул. Обиделся.

Свекровь огорошила. Ты, говорит, у меня главная претендентка на то самое. А я не знаю, что ей ответить

И Евдокия Макаровна в следующий свой визит приехала с большой телегой. Привезла снеди всяческой. Овощей мешок и кур из собственного хозяйства, три штуки аж.

Зашла она в чулан и подарки на топчан сгрудила.

— Глаша, — объявила Евдокия торжественно, — отныне завязывай-ка с хождениям по столовым всяким. Я на собственном горбу приперла эту продукцию. Готовь-ка Коле свое, домашнее. И денег вам экономия будет. Откладывайте на хату будущую. Не век же вам по чуланам бедствовать! Живите дружно!

И отбыла собой очень довольная.

А через неделю к ней Коля уже на побывку явился. Лицо у сына радостное, хоть и совсем отощалое — сквозь кожу структуры черепа просматриваются.

— А что же, Коля, ты на живого человека совсем не смахиваешь, — мать его руками всплеснула, — неужто на курях домашних так выглядеть гоже?

— Куря домашние, — Коля поясняет весело, — нам не сгодились. Глаша моя их щипать не обучена. Она их, курят, испугалась до визгу. Пришлось реализовывать птицу на ближайшей автобусной остановке. И на вырученные средства в общепит пройтись. А овощной мешок у нас в чулане и вовсе кто-то спер. Может быть, и мыши. Поэтому отчаянно нуждаемся мы на сегодняшний день в деньгах. Если у вас, маменька, чуток припрятано на похороны, то и поделитесь. С получки верну все до копейки. Вы меня знаете.

Привезли в гости внучку. И забрали почти сразу. Объели нам ребенка, сказали

И вид у сына виноватый сделался. А Евдокию Макаровну тут и понесло, конечно.

— Бросай свою психическую, — кричит она, — затолкнет она тебя под монастырь! Курей щипать не умеет! Красиво жить обожает! Бросай сию же минуту!

И даже ногами затопала.

А Коля зачем-то обиделся. Дров порубил и уехал с первой же электричкой в свой райцентр.

Сыну девятнадцать: женюсь и жить будем с вами. «Как-нибудь утрамбуемся»

И вот уж с пару месяцев общения никакого они не поддерживают. Знает лишь Евдокия, что очень ее Коля веселый по городу прогуливается. И Глашу под руку держит. Та, вроде как, в положение интересное вошла.

А сердце Евдокии — оно материнское. И покоя никакого не имеет. К бабке Зайчихе идти Клавдия Макаровна собирается. В ноги ей падать, просить помощи уж хоть какой.

Дочери восемнадцать. Выходит замуж за голодранца. На вокзал, говорит, скитаться пойдем

Ошибка