У Евдокии Макаровны сын женился. Парень он был сугубо положительный – работал и серьезность характера имел. Другие ребята вон на мопедах катаются и девчонок портят. А ее Коля – иное дело совсем. С работы все домой бежал. Дрова колет и поросям питание задает. И на сына
У Евдокии Макаровны сын женился. Парень он был сугубо положительный – работал и серьезность характера имел. Другие ребята вон на мопедах катаются и девчонок портят. А ее Коля – иное дело совсем. С работы все домой бежал. Дрова колет и поросям питание задает. И на сына этого Евдокия всю жизнь нарадоваться не могла. Отрада, сущая родительская отрада.
И вот – женился. Ожидалось, конечно, что выбор иной будет сделан. Возьмет, допустим, Коля девушку из родного села Нижние Корюши. Из педагогов или бухгалтерии местного лесхоза. Себе под стать – серьезную. Про которую никто и слова дурного рта не откроет сказать. А нечего просто пакостного тут говорить – такая эта девушка честная. И с милым именем – Тоня или Вера. Работящая из себя. И здоровья отменного. Бедра чтобы объемные, а сама шустрая. Пироги бы пекла с морковью. В огороде траву драла с задором. И Евдокию называла матушкой. Такую невестку, согласитесь, каждый себе пожелает.
Зачем в 21 веке мужчине женщина? Мне не нужна. Разве что совсем немного
Но Коля выбор сделал внезапный. Нашел он себе невесту в городе, в районном центре. И как уж они там промеж себя снюхались – большая загадка.
Евдокия в первый раз увидела этот выбор сына и обомлела. А в голове ее одно стучит: “гнать в загривок”.
А сами посудите. У невесты той ногти имелись на руках звериные – длинные и загибаются хищно. Перламутрового отливу. Будто это дикобраз какой в гости пожаловал. А юбка такая нацеплена, что самый срам почти и не прикрывает. Да и самого сраму там – кот наплакал. “А плодоносить шибко-то и не станет, – Евдокия Макаровна заключила, – но коли и родит, так задохлика какого. Эх, сыноооок, вот уж горюшко…”.
Невестка не может родить. Оставаться без внуков?! Не согласная я
И смех у этой Глаши был дурноватым – будто полоумная она какая. Хоть и в техникуме обучается. Все смеется, Колю за загривок хватает. “Стыдоба, – Евдокия Макаровна украдкой в кулак сплюнула, – вопиющая срамотища. Пойти, мабуть, отворот какой у бабки Зайчихи на Колю попросить?”.
Чаю напились тогда Глаша с сыном и гулять по селу пошли – людей смешить. Будто бездельники. Глаша эта и чайного сервизу не предложила за собой помыть. Евдокия даже поплакала недолго за печью – так ей обидно за Колю стало.
Но гнать в загривок никак не вышло. Сын Коля невесту в город сплавил и домой заявился в тот вечер.
– Женюсь на Глаше, – орет с порога, – срочно женюсь. Это любовь всей моей судьбы. И лучшей женщины в мире нет. Завтра же заявление подаем. Жалею только, что ЗАГСы в ночные смены не работают – прямо сейчас бы и поскакал заявление подавать!
И поженились они, конечно. Дело это простое – каляку в паспорте шлепнуть. Расписались и живут себе. Арендуют небольшой чулан.
В том чулане – а Евдокия в гости наведалась и как следует все разглядела – ничего и нет по хозяйству. Только табуретов два штуки, топчан и трюмо. На трюмо Глашины духи стоят и тени различных оттенков. Кастрюли даже не имеется элементарной! И дуршлага. Зато под трюмо мышь сидит.
Невестка кормит сына покупной едой. И не прибирает дома сама. Зачем она такая вообще нужна?
– А что же, Коля, – Евдокия Макаровна, условия оглядев, разговор осторожно завела, – а неужто в чулане данном будете вечно проживать?
А Коля хохочет. Будто тоже полоумный. Как Глаша вот егошняя.
– Может, и будем, – отвечает, – а чего нам не поживать?!
– А о своем углу задуматься, к примеру, – мать его интересуется, – подкопить бы некие средства. Уже полгода этак в чулане сидите. А подкопить бы и взять квартирку небольшую хоть. Детки, небось, скоро пойдут. Как вы семейством тут пробиваться будете?
– Детки не пойдут, – Коля опять хохочет, – Глаша моя – студентка второго курса. И ей не до деток покамест. Она вон учебники читает и в заведение ходит каждый день. К вечеру явится – чаю с сухарем попьем. А опосля дрыхнем на топчане сурками. Наслаждаемся обществом друг дружки.
– Эть… С сухарем! Ты, сыну мой,- Евдокия растревожилась, – хоть ужинаешь ли горячим когда? Вон внешность у тебя какая затрапезная стала. Схуднул лицом и фигурой.
– А когда ужинаю, а когда и нет, – Коля все веселится, – я, маменька, сыт по самое горло безумной нашей любовью. Но вот супруга моя уважает порой в общепит сходить. И мы с ней с получки моей по столовым и кафе расхаживаем. Там и поужинаем иногда. Не жизнь, а малина.
– Дорого, небось, это, – Евдокия прикинула, – по столовым-то деньги просаживать! Чай, не печатает их станок. На заводе жилы тянешь.
– Когда и дорого, – Коля соглашается, – приходится, признаюсь, в какой раз и у товарищей с работы перехватить финансов. Глаша-то моя городская – красивую жизнь ей не запретишь. Принесу получку – она себе платье сразу наберет и ридикюль им в тон. Горжетку вот намедни еще прикупила – холодает погода-то. А остаток грошей мы в общепитах просиживаем. Так и живем – молодо, беззаботно. Смеемся очень много и счастливы.
– Это, Николай, – мать отвечает, – смешно дураку. Что нос-то на боку. Лучше бы вы откладывали под топчан излишки. И за некоторые годы солидная бы сумма туда набежала. И взяли бы себе комнату в собственность. Детки бы пошли. Нормальная семья. А так живете беспризорниками. Тьфу глядеть.
– А пусть и беспризорниками, – Коля уже сердится начал, – это наше дело личное.
И щеки худые надул. Обиделся.
Свекровь огорошила. Ты, говорит, у меня главная претендентка на то самое. А я не знаю, что ей ответить
И Евдокия Макаровна в следующий свой визит приехала с большой телегой. Привезла снеди всяческой. Овощей мешок и кур из собственного хозяйства, три штуки аж.
Зашла она в чулан и подарки на топчан сгрудила.
– Глаша, – объявила Евдокия торжественно, – отныне завязывай-ка с хождениям по столовым всяким. Я на собственном горбу приперла эту продукцию. Готовь-ка Коле свое, домашнее. И денег вам экономия будет. Откладывайте на хату будущую. Не век же вам по чуланам бедствовать! Живите дружно!
И отбыла собой очень довольная.
А через неделю к ней Коля уже на побывку явился. Лицо у сына радостное, хоть и совсем отощалое – сквозь кожу структуры черепа просматриваются.
– А что же, Коля, ты на живого человека совсем не смахиваешь, – мать его руками всплеснула, – неужто на курях домашних так выглядеть гоже?
– Куря домашние, – Коля поясняет весело, – нам не сгодились. Глаша моя их щипать не обучена. Она их, курят, испугалась до визгу. Пришлось реализовывать птицу на ближайшей автобусной остановке. И на вырученные средства в общепит пройтись. А овощной мешок у нас в чулане и вовсе кто-то спер. Может быть, и мыши. Поэтому отчаянно нуждаемся мы на сегодняшний день в деньгах. Если у вас, маменька, чуток припрятано на похороны, то и поделитесь. С получки верну все до копейки. Вы меня знаете.
Привезли в гости внучку. И забрали почти сразу. Объели нам ребенка, сказали
И вид у сына виноватый сделался. А Евдокию Макаровну тут и понесло, конечно.
– Бросай свою психическую, – кричит она, – затолкнет она тебя под монастырь! Курей щипать не умеет! Красиво жить обожает! Бросай сию же минуту!
И даже ногами затопала.
А Коля зачем-то обиделся. Дров порубил и уехал с первой же электричкой в свой райцентр.
Сыну девятнадцать: женюсь и жить будем с вами. “Как-нибудь утрамбуемся”
И вот уж с пару месяцев общения никакого они не поддерживают. Знает лишь Евдокия, что очень ее Коля веселый по городу прогуливается. И Глашу под руку держит. Та, вроде как, в положение интересное вошла.
А сердце Евдокии – оно материнское. И покоя никакого не имеет. К бабке Зайчихе идти Клавдия Макаровна собирается. В ноги ей падать, просить помощи уж хоть какой.
Дочери восемнадцать. Выходит замуж за голодранца. На вокзал, говорит, скитаться пойдем
этого Евдокия всю жизнь нарадоваться не могла. Отрада, сущая родительская отрада.
И вот – женился. Ожидалось, конечно, что выбор иной будет сделан. Возьмет, допустим, Коля девушку из родного села Нижние Корюши. Из педагогов или бухгалтерии местного лесхоза. Себе под стать – серьезную. Про которую никто и слова дурного рта не откроет сказать. А нечего просто пакостного тут говорить – такая эта девушка честная. И с милым именем – Тоня или Вера. Работящая из себя. И здоровья отменного. Бедра чтобы объемные, а сама шустрая. Пироги бы пекла с морковью. В огороде траву драла с задором. И Евдокию называла матушкой. Такую невестку, согласитесь, каждый себе пожелает.
Зачем в 21 веке мужчине женщина? Мне не нужна. Разве что совсем немного
Но Коля выбор сделал внезапный. Нашел он себе невесту в городе, в районном центре. И как уж они там промеж себя снюхались – большая загадка.
Евдокия в первый раз увидела этот выбор сына и обомлела. А в голове ее одно стучит: “гнать в загривок”.
А сами посудите. У невесты той ногти имелись на руках звериные – длинные и загибаются хищно. Перламутрового отливу. Будто это дикобраз какой в гости пожаловал. А юбка такая нацеплена, что самый срам почти и не прикрывает. Да и самого сраму там – кот наплакал. “А плодоносить шибко-то и не станет, – Евдокия Макаровна заключила, – но коли и родит, так задохлика какого. Эх, сыноооок, вот уж горюшко…”.
Невестка не может родить. Оставаться без внуков?! Не согласная я
И смех у этой Глаши был дурноватым – будто полоумная она какая. Хоть и в техникуме обучается. Все смеется, Колю за загривок хватает. “Стыдоба, – Евдокия Макаровна украдкой в кулак сплюнула, – вопиющая срамотища. Пойти, мабуть, отворот какой у бабки Зайчихи на Колю попросить?”.
Чаю напились тогда Глаша с сыном и гулять по селу пошли – людей смешить. Будто бездельники. Глаша эта и чайного сервизу не предложила за собой помыть. Евдокия даже поплакала недолго за печью – так ей обидно за Колю стало.
Но гнать в загривок никак не вышло. Сын Коля невесту в город сплавил и домой заявился в тот вечер.
– Женюсь на Глаше, – орет с порога, – срочно женюсь. Это любовь всей моей судьбы. И лучшей женщины в мире нет. Завтра же заявление подаем. Жалею только, что ЗАГСы в ночные смены не работают – прямо сейчас бы и поскакал заявление подавать!
И поженились они, конечно. Дело это простое – каляку в паспорте шлепнуть. Расписались и живут себе. Арендуют небольшой чулан.
В том чулане – а Евдокия в гости наведалась и как следует все разглядела – ничего и нет по хозяйству. Только табуретов два штуки, топчан и трюмо. На трюмо Глашины духи стоят и тени различных оттенков. Кастрюли даже не имеется элементарной! И дуршлага. Зато под трюмо мышь сидит.
Невестка кормит сына покупной едой. И не прибирает дома сама. Зачем она такая вообще нужна?
– А что же, Коля, – Евдокия Макаровна, условия оглядев, разговор осторожно завела, – а неужто в чулане данном будете вечно проживать?
А Коля хохочет. Будто тоже полоумный. Как Глаша вот егошняя.
– Может, и будем, – отвечает, – а чего нам не поживать?!
– А о своем углу задуматься, к примеру, – мать его интересуется, – подкопить бы некие средства. Уже полгода этак в чулане сидите. А подкопить бы и взять квартирку небольшую хоть. Детки, небось, скоро пойдут. Как вы семейством тут пробиваться будете?
– Детки не пойдут, – Коля опять хохочет, – Глаша моя – студентка второго курса. И ей не до деток покамест. Она вон учебники читает и в заведение ходит каждый день. К вечеру явится – чаю с сухарем попьем. А опосля дрыхнем на топчане сурками. Наслаждаемся обществом друг дружки.
– Эть… С сухарем! Ты, сыну мой,- Евдокия растревожилась, – хоть ужинаешь ли горячим когда? Вон внешность у тебя какая затрапезная стала. Схуднул лицом и фигурой.
– А когда ужинаю, а когда и нет, – Коля все веселится, – я, маменька, сыт по самое горло безумной нашей любовью. Но вот супруга моя уважает порой в общепит сходить. И мы с ней с получки моей по столовым и кафе расхаживаем. Там и поужинаем иногда. Не жизнь, а малина.
– Дорого, небось, это, – Евдокия прикинула, – по столовым-то деньги просаживать! Чай, не печатает их станок. На заводе жилы тянешь.
– Когда и дорого, – Коля соглашается, – приходится, признаюсь, в какой раз и у товарищей с работы перехватить финансов. Глаша-то моя городская – красивую жизнь ей не запретишь. Принесу получку – она себе платье сразу наберет и ридикюль им в тон. Горжетку вот намедни еще прикупила – холодает погода-то. А остаток грошей мы в общепитах просиживаем. Так и живем – молодо, беззаботно. Смеемся очень много и счастливы.
– Это, Николай, – мать отвечает, – смешно дураку. Что нос-то на боку. Лучше бы вы откладывали под топчан излишки. И за некоторые годы солидная бы сумма туда набежала. И взяли бы себе комнату в собственность. Детки бы пошли. Нормальная семья. А так живете беспризорниками. Тьфу глядеть.
– А пусть и беспризорниками, – Коля уже сердится начал, – это наше дело личное.
И щеки худые надул. Обиделся.
И Евдокия Макаровна в следующий свой визит приехала с большой телегой. Привезла снеди всяческой. Овощей мешок и кур из собственного хозяйства, три штуки аж.
Зашла она в чулан и подарки на топчан сгрудила.
– Глаша, – объявила Евдокия торжественно, – отныне завязывай-ка с хождениям по столовым всяким. Я на собственном горбу приперла эту продукцию. Готовь-ка Коле свое, домашнее. И денег вам экономия будет. Откладывайте на хату будущую. Не век же вам по чуланам бедствовать! Живите дружно!
И отбыла собой очень довольная.
А через неделю к ней Коля уже на побывку явился. Лицо у сына радостное, хоть и совсем отощалое – сквозь кожу структуры черепа просматриваются.
– А что же, Коля, ты на живого человека совсем не смахиваешь, – мать его руками всплеснула, – неужто на курях домашних так выглядеть гоже?
– Куря домашние, – Коля поясняет весело, – нам не сгодились. Глаша моя их щипать не обучена. Она их, курят, испугалась до визгу. Пришлось реализовывать птицу на ближайшей автобусной остановке. И на вырученные средства в общепит пройтись. А овощной мешок у нас в чулане и вовсе кто-то спер. Может быть, и мыши. Поэтому отчаянно нуждаемся мы на сегодняшний день в деньгах. Если у вас, маменька, чуток припрятано на похороны, то и поделитесь. С получки верну все до копейки. Вы меня знаете.
Привезли в гости внучку. И забрали почти сразу. Объели нам ребенка, сказали
И вид у сына виноватый сделался. А Евдокию Макаровну тут и понесло, конечно.
– Бросай свою психическую, – кричит она, – затолкнет она тебя под монастырь! Курей щипать не умеет! Красиво жить обожает! Бросай сию же минуту!
И даже ногами затопала.
А Коля зачем-то обиделся. Дров порубил и уехал с первой же электричкой в свой райцентр.
Сыну девятнадцать: женюсь и жить будем с вами. “Как-нибудь утрамбуемся”
И вот уж с пару месяцев общения никакого они не поддерживают. Знает лишь Евдокия, что очень ее Коля веселый по городу прогуливается. И Глашу под руку держит. Та, вроде как, в положение интересное вошла.
А сердце Евдокии – оно материнское. И покоя никакого не имеет. К бабке Зайчихе идти Клавдия Макаровна собирается. В ноги ей падать, просить помощи уж хоть какой.
Дочери восемнадцать. Выходит замуж за голодранца. На вокзал, говорит, скитаться пойдем
