Сына у Куриных было два. Старший, Сашка, был похож на мать – Тоню Курину. Такой же белобрысый, чуть полноватый, круглые глаза светлыми пуговками, бровки домиком – вылитая Тоня.
Младший, Вовка, был похож на своего отца, Ваську. Вовка был высоким, худым, смуглым. Полная противоположность старшему “сдобному” ребенку.
В детстве с Вовкой дети отчего-то не дружили. Он и сам их сторонился. У него была неприятная привычка – он вечно что-то поправлял в штанах, не стеснялся делать до самой армии. Васька презрительно звал младшего “рукоблудец”.
Жили Курины обычно – ни хорошо, ни плохо. Васька был здоровенным чернявым мужиком. Работал в кузнице, любил выпить и помахать кулаками. Когда в селе показали кино про цыгана по имени Будулай, за Васькой закрепилось прозвище “Будулай”. Очень он был похож на киношного героя внешне. Васька-Будулай.
Когда дети подросли и разъехались кто куда, Васька стал выпивать особенно крепко. Иногда, хорошо пропустив стопаря, он бил оконные стекла в их собственном доме. Бил, а вставлять новые не спешил. Тоня ходила по соседям – просила помочь. Соседи, мужики, помогали – ей сочувствовали.
Иногда Васька бил и саму Тоню. Бил с остервенением. Мохнатые его руки так и мелькали перед Тониным лицом, животом и грудью.
Тоня боялась Ваську и спасалась от побоев у соседей – пряталась у них в подполе. Муж здоровенной нелепой тенью носился по селу, искал супругу. Забегал к соседям, рыскал по комнатам, орал матом на хозяев. Тоне было стыдно до отвращения к себе.
Иногда муж просто уходил из дома. Где он шатался, Тоня не знала, знать не хотела. Ей было лучше без Васьки. Дети отца боялись, особенно старший, Сашка. Иногда прилетало и им – кузнец в пьяной ярости шел на них врукопашную, как на взрослых мужиков.
Дети выросли. Старший сын уехал в далекий Ленинград. Сашка всегда был умненьким, с детства этим отличался. Он поступил в институт в городе на Неве, а окончив его, остался там работать. Женился на городской. У Сашки уже была дочка – кругленькая девочка, с бровками домиком. Раз в год, но на все лето, Саша привозил дочь Соню к родителям – дышать полезным деревенским воздухом. Тоня к девочке относилась, как к хрустальной вазе. Поила парным молоком, мазала сметаной круглые загорелые плечики внучки. Оставляла хозяйство, водила ее на речку – купаться – строго под присмотром. Хотя деревенские ребятишки плескались в их мелкой речке чуть не с рождения.
Вовка же был сыном, что называется “неудачным”. Сразу после армии он загремел в тюрьму. По глупости. Угнал соседский мотоцикл. Среди бела дня. Покатался и бросил его в лесу. Тоне было жаль Вовку – дурацкий поступок отправил его, деревенского дурачка, к махровым уркам.
Едва выйдя из тюрьмы, младший Курин заспешил туда обратно. Видно, понравилось ему там, в вонючих застенках.
На сей раз Вовка избил соседа. Того самого, у которого украл мотоцикл. Избил он соседского мужика прилично – до инвалидности.
Тоня не понимала своего Вовку. Не могла смириться, что вот он, ее сын, сидит по каталажкам, жестоко бьет людей. Бьет так, что эти битые люди даже теряют зрение и слух.
Из тюрьмы Вовка писал матери письма. Всегда с жалобами на сокамерников, на пошатнувшееся здоровье, с просьбами прислать ему еды, одежды, сигарет.
Тоня отправляла при первой же возможности. И еду, и одежду, и сигареты. Вовка был ей сыном, а кровь – не вода.
Однажды муж Васька, беспробудно пивший почти неделю, ушел из дома. Надел белую рубашку, которая пылилась в шкафу еще со времен женитьбы старшего сына, а было это, подумать только, лет десять назад было, и ушел. Пошатываясь вышел из ограды. Выходя за ворота сильно хлопнул калиткой. Даже куры всполошились и побежали врассыпную – спасаться от неведомой злой силы.
Тоня вздрогнула от стука калитки и внутренне с облегчением выдохнула: “ушел”.
Муж Васька не пришел домой ни к ночи, ни через день. Не появился он и через неделю. Тоня ходила в милицию – писала заявление о пропаже. Курина даже немного искали. Впрочем, без особого энтузиазма. Будулай был известен на все село как вздорный мужик, пьюшка и беспредельщик.
Тоня жила в ожидании. Прислушивалась к звукам за окном – не идет ли он, Васька, тяжело ступая по крыльцу. Проскальзывала мимо кузницы – ей казалось, что Васька там, сейчас увидит ее, выскочит и все начнется заново – побои, крики, дом без окон.
Звонила Сашке. Тот молчал в трубку. Младшему непутевому ничего не сообщала. Не хотела расстраивать Вовку. Тот хоть и боялся отца всю жизнь, все ж его любил по-своему.
Нашли Ваську-Будулая через полгода, к весне. Нашли в лесу, случайно. Васька висел на дереве. Опознали его только по пряжке на ремне. Васька когда-то служил в военно-морском флоте, с тех времен у него и пряжка осталась. Со звездой и якорем – такой больше ни у кого не было у них в селе.
На похороны прилетел сын Сашка. Ваську свезли в последний его дом. Покойного вовсю поминали соседи у Куриных в большой комнате за сдвинутыми столами. Никто не плакал, Ваську не вспоминали вообще – ни хорошим словом, ни плохим. Собравшиеся вели живую беседу о грядущих посадках огородов и тревожной ситуации в стране – Союз стремительно трещал.
Тоню соседи чуть не поздравляли. Ей было не по себе – Васька, хоть и был изверг, но был ей мужем три десятка лет.
Сашка выпил самогону. С непривычки его развезло. Сидя за столом, он, раскрасневшийся, с туманным взглядом, начал вдруг петь. Что-то громкое, залихватское, веселое. Тоня всплеснула руками, подбежала, увела Сашку – в летнюю кухню, проспаться. Укладывая пьяного сына в кровать, Тоня и сама шепотом, еле слышно, напела ту самую веселую Сашкину песню.
Дни без мужа текли спокойно и размеренно. Тоня впервые за долгие годы жила со вкусом. Ей нравилось вставать утром, выспавшейся и умиротворенной. Нравилось заниматься хозяйством – пьяный Васька больше не будет бить окна, посуду, топтать грязными сапогами коврики, вытирать руки о шторы, пинать кур и собаку. Она начала по-новому общаться с соседями. Тоню больше не “гоняли”. Ей не нужно было искать укрытий от разбушевавшегося Васьки, стыдиться соседей, заискивать перед ними.
Она даже съездила в гости к сыну в Ленинград. Сашкина жена, Жанна, свекровь приняла холодно. Тоня откровенно раздражала ее уже с порога. Постелили Тоне на кухне, у коробки с луком. Тоня всеми ночами зажимала нос – ей казалось, что и сама она насквозь уже пропахла подгнившим невесткиным луком. Свекровь действовала Жанне на нервы своими деревенскими разговорами, суетливостью, ненужными подарками. Внучка Соня, глядя на мать, бабушку тоже сторонилась. Сашка опускал глаза. Заламывал бровки. Тоже страдал.
Промаявшись с неделю, Тоня поехала домой – нагостилась, пора и честь знать. В селе рассказывала соседкам, как хорошо живет Сашка, как привечала ее невестка, да плакала при расставании внучка Соня – умоляла погостить еще.
Вернулся Вовка. Отсидел он целых восемь лет. Вернулся чужим, озлобленным, страшным. Он был беззуб, весь синий от татуировок. Каждый день брал у соседки самогон, смачно закусывал чесноком и луком. Напившись до заплетающегося языка, рассказывал матери ужасное. Как страшно с ним обошлись в тюрьме, что он больше и не человек по их, тюремным, понятиям. Младшего Курина в тюрьме звали “Манька”.
Тоня прикрывала рот ладонью, слушать младшего сына она не хотела – сердце обливалось кровью. От ужаса и отвращения ее мутило.
Вовка работать так и не пошел, не смог, не захотел. Жили тяжело. Тоня мечтала купить себе шоколадных конфет – их долго не было в магазинах, потом вдруг завезли, но денег на эту роскошь у нее не было.
Младший сын спал дома днями. К ночи приводил гостей – испитых баб и мужиков. Те приезжали на вечерней электричке, жили у Куриных неделями. Пили, ели, спали на Тониной кровати. Иногда дрались или танцевали.
Сама Тоня уходила жить в летнюю кухню. Вовка забирал у Тони ее грошовую пенсию. Поначалу сын нудно выпрашивал денег, клянчил, ходил за Тоней по пятам, зажимал в углах. Жаловался на душу, которая болит. Плакал, смотрел бессмысленно на мать. Тоня тоже плакала. Зло давала Вовке на чекушку. Потом он перестал плакать и выпрашивать – отнимал деньги силой. Как только почтальон отходил от их ворот, Тоня судорожно прятала купюры на груди. Из дома выходил ухмыляющийся Вовка. Выкручивал матери руки, забирал то, что она не успела спрятать. Посмеивался или матерился, в зависимости от настроения.
Жаловаться Тоня не хотела. Ее сын – ее крест.
Вовку ей было жаль. Щемящая жалость и ненависть. Почти такие же чувства Тоня испытывала к мужу. Но дурного младшего сына было жаль до замирания сердца.
Старший сын Саша перестал приезжать – брата, “этого козла”, как он называл Вовку, видеть он не хотел. Дочку больше не привозил. Тоня понимала и не обижалась. Она отправляла внучке открытки. На все государственные праздники Тоня подписывала Соне открытки – коряво, безграмотно, от души. Внучка ни разу не ответила, хотя Тоня ждала и заглядывала в свой пустой почтовый ящик.
Потом Тоня заболела. На нее навалилась невероятная слабость. Было невозможно вставать по утрам. Кур и коз давно поел Вовка с собутыльниками. Тоня была этому даже рада теперь – сил кормить и обихаживать животных у нее не было.
Ходила к фельдшеру. Тот отправлял ее в город, в районную больницу. Тоня в город не поехала – стеснялась своего серого нижнего белья, драных колгот, общей неприбранности. Кому нужна она, старая запущенная бабка? В стране творится страшное – молодые мрут пачками, до нее ли сейчас? Пожила, пора и честь знать.
Огород весной она не садила, не смогла. Лежала в летней кухне на старой панцирной кровати, копила силы – надо было топить печь, было холодно до зубовного скрежета.
Соседка, та самая, мужа которой покалечил Вовка, заходила к Тоне. Приносила еду, топила печь, мыла Тоню. Она же вызвала ей и скорую. Сельский доктор развел руками в сторону лежащей Тони и поставил ей укол. “Для сна”, – пояснил он.
Потом Тоня Курина умерла. Умерла не от своей неведомой хвори, а от голода. Заботливая соседка уехала в город – у нее родилась внучка, женщина спешила помочь дочери с новорожденным. В селе знали, что Куриха больна, но сунуться в “чумной” дом никто бы не решился.
Сын Вовка широко праздновал День труда и весны. В доме гуляли человек десять страшных перекошенных от пьянки мужиков и какая-то молодая девка. Девка бегала по заросшему молодой травой огороду, громко визжала, хохотала по-дурацки. Даже забегала к Тоне с пьянущим полуголым парнем – та прикрыла глаза, отключила слух. Тоню замутило: “стыд-то какой”.
В летнюю кухню вбежал Вовка, кинулся с кулаками на распутную девку, на полуголого сотоварища, на лежащую на кровати Тоню.
Дерущийся орущий клубок выкатился в ограду. Больше к ней никто не заходил.
Вовка Курин закончил свои дни через месяц после смерти матери. У него отказали ноги, видимо, от пьянки. Собутыльники его давно расползлись по углам- у Куриных было нечем поживиться. Умер Вовка, как и мать его Тоня, от голода.
