Но никто Володю не видел. “Много тут ходит таких – мохнатых и средних лет”. Это ей продавцы отвечали. Особенно одна – молодая и из хлебного отдела.
– Кого тут, – говорила она, – только не ходит. Недосуг нам, женщина, за чужими мужьями присматривать. Нам потребителя обслуживать положено качественно, а не посторонних мужчин – пусть и симпатичных блондинов – выглядывать.
И губы нагло красила Гуле прямо в лицо. Такое вот вопиющее равнодушие.
И поняла Гуля: случилась большая и непоправимая трагедия. И бегом домой побежала – звонить в больницы и тому подобные тревожные места. Сердце у нее, конечно, колотилось так, что было слышно его на соседней улице.
Но нигде ее Володя Карпухин не значился. И похожих типажей в тревожные места не поступало. В милицию, конечно, звонила. Но там ей хихикнули – спокойно ждите загулявшего вашего супруга и не мешайте работать органам.
И Гуля натурально от ужаса разум потеряла. Бегала полночи по району и кричала в темноту: Володяяя! Волооооодяяяя! Но на зов к ней сбегались все окрестные собаки, а муж – нет.
А Гуля все в голове прокручивала: и как прожили они в счастливом браке десять лет, и как в Сочи ездили, и как любимая дочь Маруся у них родилась. Дочь Маруся! А ей-то как известие сообщать?!
Волооодяяя!
И рыдала Гуля и места себе не находила. И так до самого утра. А утром к ней родственники и близкие подруги нагрянули – поддерживать морально. Все, конечно, мнения высказывали. И звонили товарищам Володи и его же коллегам. Но никто Володю с пятницы и близко не видел. Был человек – и исчез. А куда исчез – загадка.
Гуля, конечно, на сердечных и успокоительных. Плачет все в носовые платки. И вдовство ей мерещится. И что дочь Маруся сиротка. И стены дома стали чужие и холодные. На Володин аккордеон смотрит – и рыдает-заливается. Клавиши инструмента гладит. Рученьки его, говорит, гармошку эту из рук не выпускали.
Родственники и близкие друзья, конечно, за ней ходят – утешают. Малой Марусе всякие вкусности несут и по голове ее гладят ладошками. Будто и не Маруся это, а брошенный под проливным дождем котенок.
Мужчины все больше хмурятся и молчат. Только дед Захар всякое старое вспоминает – как Володю этого Карпухина увидел впервые и как он ему не приглянулся сразу.
– Скользкий он у тебя, – говорит дед Захар, – был. И лупетки такие имел несимпатичные. Как у подлеца какого.
Все на деда с укором посмотрели, а Гуля вновь в страшных рыданиях зашлась. Но деду простительно – он очень уже пожилой человек, имеет право и заговариваться порой. Но от греха подальше Захара на кухню увели – молочным супом кормить.
А лучшая подруга Люся про инопланетян много рассказывает. Крадут эти космические пришельцы людей буквально пачками. И анализы у них всякие берут. Потом, конечно, возвращают на Землю. Может, говорит, и Володьку твоего вернут. Анализов наберут различных и к магазину подбросят. Память ему, правда, начисто сотрут. Они, инопланетяне, всегда такое совершают над людьми.
– Как сотрут-то, – это Гуля еще горше рыдает, – он ведь и нас, семью, тогда забудет! Пусть уж хоть немного памяти ему оставят!
И плачет пуще прежнего. Все, конечно, на Люсю зашикали.
Тетка Зина тогда карты достала – расклад делать. Сопела, карты свои хитро перекладывала. И молча губами шевелила. Все на тетку Зину смотрели и дыхание задерживали – ждали точного адреса нахождения пропажи. А она карты вдруг сгребла в кучу, вздохнула и Марусе яблоко наливное сунула.
Гуля такое увидела и взвыла тихонько. И убежала в дальнюю комнату – рыдать там в голос. Все, конечно, за ней побежали.
– Нашатыря! Нашатыря несите!
– Гуля, гуманоиды зачастую вполне душевные люди! Обследуют и сбросят у ларька!
– Стакан воды подайте!
– Подлец!
– Окно откройте для кислорода!
– Зовите доктора!
– Деда Захара уже уведите куда-нибудь!
Тут вдруг в двери ключи забрякали – родственники и друзья разом замерли, прислушались: кого там еще принесло?! А Гуля рот платком прикрыла и в прихожую кинулась.
– Это он, – кричит, – я его уж милые шажочки завсегда узнаю! Володенька мой вернулся! Свет мой и радость жизни!
А в дверях и правда – милый Володя. Зашел аккуратно и прокашлялся. Ботинки снимает. Гуля ему на грудь бросаться, конечно. Где же ты, мол, соколик, хаживал, куда тебя ноженьки завели?! И все ли у тебя прекрасно с самочувствием? И буквально с ног валится от чувств.
А Володя подле Гули как-то чурбаном стоит.
– Ну, будет ужо, – говорит, – будет слезы зазря тут пускать…
И шапку меховую в руках тискает. Глаза в потолок уставил.
– А чего это за собрание? – вдруг произносит сердито. – Уж и за хлебом человеку не сходить. Пошел себе за продуктами – проветриться и побыть наедине с собой. А сейчас вот взял и вернулся. А тут уж меня, живого и здорового человека, хоронят!
– Сутки же, Володенька, – Гуля ему в грудь кулачком стучит, – натуральные сутки тебя дома не наблюдалось! Я уж все страсти передумала в голове!
– Так и что же, – Володя ей недовольным голосом отвечает, – счет времени каждый человек потерять может. Никто не застрахован. Вечно вы, женщины, глупости выдумываете. Лишь бы пострадать вам.
– Подлец! – это дед Захар с молочным супом наконец управился и пришел на чудесное явление полюбоваться.
Все на деда руками замахали и увели программу “Сельский час” глядеть.
А Володю за стол усаживают – кормят холодцом, который тетка Зина приперла. И Гуля счастливая сквозь слезы улыбается. И дочь Маруся радостная под столом сидит – за лодыжки гостей хватает и просит Люсю про пришельцев еще рассказывать страшное.
Володя холодца поел и скучный стал. На часы все смотрит. И то мусор рвется вынести, то покурить на улицу сбегать. Но его все не пускают, за рукав хватают и осаживают – мало ли.
К ночи расходится родственники и друзья решили. На прощание кричали: “Горько! Горько!”. А Гуля смущенно Володю целовала в щеку.
И из квартиры гости радостно выкатываются наконец. А на площадке продавщица стоит. Из хлебного отдела которая. И личико у нее злое. Стоит с губами в помаде. Нервно ножкой подрыгивает.
Володя ее увидел и побелел аж лицом. И пассы руками делать вдруг необычные начал. Будто он Кашпировский. Продавщица эта хмыкнула, головой качнула и сказала вдруг казенным голосом:
– Сдачу, мужчина, забыли. Сдачу свою несчастную заберите. Нам чужих денег на кассовом узле держать не положено.
И сует Володе пять рублей мятых. И бежит по ступеням вниз. А Володя пять рублей этих рассматривает и вид у него вовсе убитый сделался.
Ошибка
